Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений

Вспыхнул в прозрачной аллее
Листьев костер золотой.
Воздух, от счастья пьянея,
Страстно дрожал над землей.

Соединила нас шалость.
Нежные губы, слова…
Нам незнакомой казалась
Наша родная Москва.

Но не поют больше птицы,
Парк все сокровища сжег,
И на густые ресницы
Падает снежный пушок.

Нежность осталась всё та же.
Так же целуемся мы.
Дружба становится даже
Крепче от лютой зимы.

Только боюсь я, настанет
Скоро весна — и тогда
Всё, что замерзло, растает
И утечет навсегда.

«Ее немного детский страх…»

Ее немного детский страх,
Еще стыдливые движенья
И ласковое выраженье
В слегка испуганных глазах

Так страстно искривленный рот,
Худые маленькие руки
И несказанной нежной муки
Стремительный круговорот.

«Огромных звезд разбитое стекло…»

Огромных звезд разбитое стекло
Рассыпано на черный бархат нежный,
А нам так холодно и так светло
Средь каменных домов, в забвеньи снежном.

Свет мертвых электрических огней
Нам освещает улицы и души.
Нам время ветром незаметных дней
Сердца и слезы постепенно сушит.

И, может быть, мы даже не хотим
Другого жития, иных волнений.
Мы здешние, земные вещи чтим —
Всю тяжесть человеческих строений.

МАРТ

Ручей щебечет, словно птица,
А гомон птиц – как звон ручья.
Пусть нынче солнце мне приснится,
Чтоб ночью улыбался я.

И день прошел, приветлив, светел.
Был мартовский весенний свет.
Ко мне в тот незабвенный вечер
Пришло письмо — ее ответ.

Я вышел. Над крыльцом повисли
Раздетых веток кружева.
Перемешались чувства, мысли.
Слегка кружилась голова.

Прохладный ветер гладил строчки,
Читал со мной все «ах», и «но»,
И многоточия, и точки —
О том, чего не суждено.

Грустили тонкие березы.
В овраг лез снег, сырой как соль.
Я убеждал себя сквозь слезы,
Что это временная боль,

Что так, пожалуй, даже проще:
Пройдет любовь, растает снег…
Темнело, и к далекой роще
Летели галки на ночлег.

Я вспоминал ее ресницы,
Глаза и смех как звон ручья…
Мне ночью будет солнце сниться,
И буду улыбаться я.

ПОХМЕЛЬЕ

В окне висят клочки вечерней ваты.
Жизнь теплая, как старый грязный мех.
И всюду сумрак страшный и лохматый
Едва ползет из мебельных прорех.

Тяжелый залах пьяного тумана,
На сердце скользкая лежит тоска,
А пальцы рук по бархату дивана
Шевелятся, как пальцы паука.

НА ГРУДИ ЗЕМНОЙ