Поезд сирот

Молли озадаченно смотрит на нее.

– Но вы ведь рассказали только про первые двадцать лет.

Вивиан слегка пожимает плечами:

– А с тех пор почти ничего не произошло. Я вышла замуж за Джима и в конце концов оказалась здесь.

– Но все эти годы…

– Жизнь по большей части шла хорошо. Но ничего особенного.

– А вы… – Молли запинается. – Вы любили его?

Вивиан смотрит в эркер. Молли следит за ее взглядом – силуэты яблонь прямо как в комиксе «Хранители», они едва различимы в свете, падающем из дома.

– Одно могу сказать искренне: я никогда не жалела, что стала его женой. Но раз уж ты знаешь все остальное, я тебе и это скажу. Да, я любила его. Но не так, как Голландика, – того я любила без памяти. Наверное, такая любовь бывает только раз в жизни, не знаю. Но все было нормально. Этого достаточно.

«Все было нормально. Этого достаточно». Сердце у Молли резко сжимается, будто сдавленное кулаком. Сколько боли скрыто за этими словами! Ей даже трудно это себе представить. Она чувствует комок в горле, сглатывает. Решительный отказ Вивиан от проявления любых чувств – это позиция, которую Молли понимает даже слишком хорошо. А потому просто кивает и говорит:

– А как вы с Джимом познакомились?

Вивиан поджимает губы, задумывается.

– Примерно через год после гибели Голландика Джим вернулся из армии и связался со мной – у него осталось несколько вещичек Голландика, его колода карт и губная гармошка, которые мне не переслали. Ну, так все и началось. Мне кажется, нам обоим очень нужен был кто-то, с кем можно поговорить, кто-то, кто тоже помнил Голландика.

– А про ребенка он знал?

– Нет, вряд ли. Мы об этом никогда не говорили. Мне казалось, нельзя взваливать на него такой груз. Война и так далась ему нелегко – он тоже очень о многом не хотел со мной говорить.

Джим хорошо усваивал факты и числа. Был человеком собранным, дисциплинированным, в куда большей степени, чем Голландик. Говоря по совести, если бы Голландик остался жив, вряд ли бы дела в магазине шли так же хорошо. Ужасно такое говорить, да? И тем не менее. Голландика магазин совершенно не интересовал, а уж управление им и подавно. Он ведь, понимаешь ли, был музыкантом. Никаких деловых качеств. А с Джимом мы оказались подходящими партнерами. Нам легко работалось вместе. Я занималась заказами и учетом, он усовершенствовал бухгалтерию, поставил новые электрические кассовые аппараты, упорядочил поставки – словом, модернизировал дело.

Должна сказать тебе одну вещь: выйти замуж за Джима было – как войти в воду точно той же температуры, что и воздух. Мне и приноравливаться-то почти не пришлось. Был он тихим, порядочным, работящим – очень хорошим человеком. Мы не были из тех пар, где один начинает фразу, а другой заканчивает; по большей части я вообще слабо представляла себе, что творится у него в голове. Но при этом мы уважали друг друга. Были друг к другу добры. Если ему случалось вспылить, я уходила от конфликта, а когда на меня находила, как он это называл, «хандра» (я иногда целыми днями почти не раскрывала рта), он оставлял меня в покое. Единственное разногласие состояло в том, что он хотел ребенка, а я не могла ему его родить. Просто не могла. Я призналась ему в этом с самого начала, но он, видимо, все надеялся, что я передумаю.

Вивиан встает со стула, подходит к высокому окну эркера. Молли внутренне ежится, осознав, какая она хрупкая, как тонок ее силуэт. Вивиан развязывает с обеих сторон шелковые шнуры, тяжелые занавеси с узором падают, скрывая стекло.

– А может… – неуверенно приступает Молли. – Может, вы пытались узнать, что сталось с вашей дочерью?

– Иногда я об этом думаю.

– Но ее, наверное, можно разыскать. Ей сейчас… – Молли быстро подсчитывает в голове. – Под семьдесят, да? Скорее всего, она жива.

Вивиан расправляет складки на занавесях и говорит:

– Боюсь, уже слишком поздно.

– Но… почему?

Вопрос звучит вызовом. Молли задерживает дыхание – сердце колотится; она понимает, что ведет себя слишком настырно, а то и попросту грубо. Но другого случая спросить может и не представиться.

– Я тогда приняла решение. И теперь мне с ним жить.

– Но вы тогда были в безвыходной ситуации.

Вивиан все еще стоит, скрытая тенью тяжелых занавесей.

– Это не совсем так. Я могла оставить ребенка. Миссис Нильсен помогла бы мне. На деле я просто струсила. Проявила трусость и эгоизм.

– Но вы только что потеряли мужа. Вас можно понять.

– Правда? Вот только мне самой понять себя трудно. А теперь, зная, что все эти годы Мейзи была жива…

– Ой, Вивиан, – произносит Молли.

Вивиан качает головой. Смотрит на часы на каминной полке:

– Боже всемогущий, ты на время-то посмотри – уже за полночь! Ты, наверное, падаешь от усталости. Давай устраивать тебя на ночь.

Спрус-Харбор, штат Мэн 2011 год