Поезд сирот

Мы с Голландиком – полные противоположности. Я практична, необщительна; он импульсивен, прямолинеен. Я привыкла вставать до восхода солнца, а он тянет меня обратно в постель. В цифрах он решительно ничего не понимает, поэтому, кроме магазинной бухгалтерии, мне приходится вести домашние счета и оплачивать налоги. До встречи с ним я могла пересчитать все случаи, когда что-то выпивала, на пальцах одной руки; он любит каждый вечер смешать по коктейлю, говорит, его это расслабляет; меня это расслабляет тоже. Опыт на ферме научил его обращению с гвоздями и молотком, но он редко доканчивает начатое: ставни лежат в углу, когда снаружи бушует вьюга; потекший кран стоит развинченным; трубы валяются на полу.

– Я все не верю, что нашел тебя, – повторяет он снова и снова; да я и сама в это не верю. Как будто вновь ожили обрывки моего прошлого, а с ними все те чувства, которые я пыталась подавлять: горе из-за бесконечных потерь, из-за того, что не с кем поделиться, что многое приходится скрывать. Голландик и сам это пережил. Он знает, кто я такая. С ним можно не притворяться.

В субботу по утрам мы лежим в постели дольше, чем я привыкла: магазин открывается только в десять, а Голландику спешить некуда. Я варю на кухне кофе, приношу в постель две дымящиеся кружки – и долгие часы мы рядом в мягком утреннем свете. У меня голова плывет от нежности, от свершения этой нежности, от желания прикоснуться к его теплой коже, проследить под ней линии жил и мышц, пульсирующие жизнью. Я устраиваюсь в его объятиях, повторяя изгиб его колен, его тело прижимается к моему, на шее – его дыхание, пальцы очерчивают мой силуэт. Я никогда не чувствовала себя так – заторможенной, разнеженной, сонной, рассеянной, забывчивой, сосредоточенной только на каждой проходящей секунде.

Голландик рассказал мне, что, живя на улице, никогда не чувствовал себя таким одиноким, как подростком в Миннесоте. В Нью-Йорке мальчишки постоянно подшучивали друг над другом, делились едой, одеждой. Он тосковал по людскому окружению, по шуму, по хаосу, по черным «фордам», громыхающим по бетонке, по сладкому запаху арахиса в сахаре, который поджаривали на лотках уличные торговцы.

– А ты, тебе хотелось вернуться? – спрашивает он.

Я качаю головой:

– У нас была такая тяжелая жизнь. У меня о ней не осталось добрых воспоминаний.

Он притягивает меня поближе, гладит пальцами по мягкой белой тыльной стороне запястья.

– А как ты думаешь, твои родители когда-нибудь были счастливы?

– Может, и были. Не знаю.

Он отбрасывает волосы с моего лица, проводит пальцем по подбородку и говорит:

– А я бы с тобой везде был счастлив.

Хотя он часто говорит такие вещи, я ему верю. И я понимаю с ясностью, приобретенной в собственном браке, что мои родители никогда не были счастливы вместе, да, пожалуй, и не могли бы быть, как бы ни сложились обстоятельства.

Погожий полдень в начале декабря, я в магазине занимаюсь проверкой накладных с Маргарет, нашей остроглазой бухгалтершей. По полу разбросаны квитанции и расписки; я пытаюсь решить, увеличить ли заказ на женские брюки по сравнению с прошлым годом, рассматриваю популярные модели в каталоге, в «Вог», в «Харперс базар». Звук радио приглушен; играет популярная музыка, но тут Маргарет вдруг поднимает руку и говорит:

– Погоди. Слышишь?

Торопливо подходит к приемнику, усиливает звук.

– Повторяю: экстренное сообщение. Президент Рузвельт выступил с заявлением по поводу японского воздушного налета на Перл-Харбор в штате Гавайи. Кроме того, японская авиация совершила налет на позиции армии и ВМФ на острове Оаху. Число жертв пока неизвестно.

И после этого мир меняется.

Через несколько недель в магазин заходит повидаться Лил, глаза красные, на щеках следы слез.

– Ричарда отправили вчера, я даже не знаю куда. Выдали ему номер для почтовых отправлений, который мне ни о чем не говорит. – Рыдая в измятый белый платочек, она продолжает: – Я думала, что эта дурацкая война уже закончилась. Почему им понадобился именно мой жених?

Я обнимаю ее, она прижимается к моему плечу.

Куда ни глянь – плакаты, призывающие к самопожертвованию и поддержке армии. На многое вводят карточки: на мясо, сыр, масло, жир, кофе, сахар, шелк, нейлон, обувь; весь наш бизнес мгновенно меняется с появлением этих тоненьких голубых брошюрок. Мы учимся обменивать товар на карточки, выдаем красные жетоны в обмен на красные купоны (на мясо и масло), синие жетоны в обмен на синие купоны (консервы). Жетоны сделаны из прессованного древесного волокна, размером с десятицентовик.