Поджигательница звезд

На сей раз не получилось – не отпустило, не помогли ни портвейн, ни сопли. Страх, который всегда в ней жил и прятался где-то там, глубоко, ядовитой пеной поднялся на поверхность, и она стала задыхаться.

В таком жалком состоянии застала Ирину ее лучшая подруга Даша Койдан, которая, как всегда, ввалилась без звонка. Она никогда не предупреждала заранее, а заскакивала по дороге и застревала надолго.

– Господи, ну и жара! – простонала Даша, роняя на пол сумку с продуктам. – Тридцать восемь! Думала, подохну! Ты как? Была у тебя, сказали, ты болеешь. Попить нету? Холодненького? – Она вытерла красное распаренное лицо подолом майки. Всмотрелась в Ирину – свет в прихожей был слабоват. – Ты что, мать? И правда больна?

Ирина стояла в прихожей босая, нечесаная, в мятой ночной рубашке. С трудом удерживалась в вертикальной позиции. Даша, толстая, одышливая, в длинной юбке и бесформенной майке, стояла перед ней клуша клушей. В другое время Ирина отчитала бы ее за старушечью юбку, пацанскую красную майку, за общий дурацкий вид. Но не сейчас. Сейчас это было неважно.

– Что случилось? – спросила Даша встревоженно. – Ты чего… такая?

– Нормальная, – буркнула Ирина. – Так и будешь стоять? Заходи, раз пришла. Чай? Кофе? Предупреждаю сразу, варить будешь сама. Сок в холодильнике.

Она повернулась и пошла в комнату, оставив подругу одну. Даша покачала головой и направилась в ванную. Открутила кран, подождала, пока потечет холодная, с наслаждением умылась. Посидела на краю ванны, приходя в себя, прикидывая, не принять ли душ. Решила принять и стала раздеваться.

Она стояла под едва теплым душем, и ей казалось, что она рыба, которую подобрали на полу и бросили в воду, и теперь она оживает, дышит и шевелит плавниками. И улыбается.

Завернувшись в полотенце, Даша, большая, розовая, сияющая, появилась на пороге гостиной. Отметила острым взглядом беспорядок, бутылки под журнальным столиком, грязные бокалы – один с недопитым вином, значит, был мужчина. Никто не пьет сразу из двух бокалов, даже Ирка. Был и ушел, не допив, а Ирка в депрессии. Метания, порывы, сопли и «психи» (так она это называла) подруги Даше непонятны. Был муж, даже целых два. Первый – Максим – умница, известный журналист, какие стихи писал! Ей бы кто такие написал. Какого рожна Ирке надо было? Денег не хватало, видите ли. Второй – с деньгами, зато жлоб, двух слов связать не мог, шлепал по заднице всех баб подряд и гоготал. Ужас! Сейчас в тюрьме. Хоть и дурак, а жалко. Даша съездила к нему однажды, привезла пирог, сама пекла, человек все-таки. И всякие вкусные вещи. Он глазам не поверил, спрашивает: а где Ирка? Думал, они вдвоем. А потом вдруг расплакался и стал жаловаться, как любил Ирку, суку жадную, все ради нее, все ей мало было! И любит до сих пор. А она ни разу даже не написала! Сказал, вот ты, Дашка, ты ж нормальная баба, добрая, честная, а одна. Потому что нас, мужиков, всегда в грязь тянет, в подлость, натура такая звериная, что ли?

Передал Ирке письмо, а та и читать не стала. А ее отругала и высмеяла. Сказала, тоже мне, мама Тереза, хоть к болячке прикладывай. Мечется Ирка, а чего – непонятно. Как будто бежит, догоняет кого-то, боится упустить, руку тянет урвать, а не урывается. Как проклятье какое-то! И ведь винить некого, характер такой, что не подступишься. Одна она, Даша, способна выдержать и усмирить ее. Дать по мозгам и привести в надлежащий вид.

И у нее, Даши, тоже ни семьи, ни детей, ни мужа. Был Денька… бедный! Она до сих пор помнит тот проклятый день, когда позвонил Стас Куртов, брат Деньки, и сказал, что его нет… погиб. А больше никого. Никогда! А кто виноват – неизвестно. Наверное, что-то в ней тоже не так, но с другим знаком. Судьба. Кто с какой уродился, как говорят…

Ирка лежала лицом в подушку. Даша вздохнула и принялась наводить порядок. Распахнула окно, впустила свежий воздух. Северная сторона, на улице чуть попрохладнее, чем в квартире. Достала из-под столика пустые бутылки, сгребла бокалы, вынесла на кухню. Открыла коробку с кофе, улыбнулась, вдохнув сильный терпкий запах. Включила кофеварку, потянулась за чашками. Она двигалась в тесной Иркиной кухне легко, будто танцевала.

– Подъем! – Даша затормошила Ирку. – Ты, мать, живая? Кофейку горячего!

– Пей сама, – пробурчала та в подушку. – Тошнит!

– Закусывать надо! Кому сказала, вставай! – скомандовала Даша. – На кого ты похожа, кожа да кости, смотреть противно!

– Ну и не смотри!

Даша, недолго думая, схватила Ирку поперек, подняла, усадила. Ирка отбивалась, но больше для вида. Ей вдруг до смерти захотелось кофе. И пожрать. От запаха свежего хлеба голова пошла кругом.

– Пей! И ешь! Умыть бы тебя… – подумала вслух Даша. – Ладно, ешь пока.

Ирка уминала бутерброды, запивала кофе. Даша неторопливо пила из своей чашки, рассматривала подругу. Исхудала она, щеки ввалились, голова нечесаная, амбре… тоже не впечатляет. «Что ж ее так корежит, – думала Даша, – так выламывает, или черт вечно под руку толкает? И попивать стала».

– Что, хороша? – спросила Ирка, заметив ее взгляд.

– Не то слово, – ответила Даша. – Что опять не так?