Это был мужчина, с которым ее видел Шибаев, владелец белого «Мерседеса». Он шумно и радостно расцеловал Кристину в обе щеки, сунул ей в руки цветы и фирменную разноцветную торбу из «Шоколадницы», самой крутой городской кондитерской. В гостиной он по-хозяйски расположился на тахте.
– Рассказывай! А где чемоданы?
Кристина подавила привычное раздражение, которое он в ней вызывал. Друг Игоря… Ладно, ему зачтется, пусть живет. Она уедет и никогда больше сюда не вернется. Никогда! А он останется. Конец истории. Он всегда подавлял ее своей… жовиальностью. Она впервые услышала это словцо от Леонида Стояновича, он же и объяснил ей его значение. «Наш жовиальный сибарит Пусик» – называл он этого типа снисходительно и радовался его приходу. Их чинный дом сразу оживлялся, наполнялся громкими голосами, смехом и последними городскими сплетнями. Старик даже соглашался пригубить вино, принесенное этим типом, хотя был записным трезвенником. Кристина не понимала, что связывает их – высокомерного старика с аристократическими привычками и тонкого нежного Игоря – с этим человеком, в котором всего было с избытком – громкого голоса, громкого смеха, дурацкого оптимизма, дурацких анекдотов, которых она не понимала, бьющей через край энергии и постоянной готовности сию минуту куда-то бежать – на пикник за город, в Египет за кораллами, на ночной лов раков, в «Английский клуб» на чью-то свадьбу, куда его никто не приглашал. «Друзей детства, Кристиночка, к сожалению, не выбирают, – говорил Леонид Стоянович, – они данность. Они просто есть. А может, к счастью. Лотерея…»
– Еще не доставала. – Она села на краешек тахты. – Замоталась, то одно, то другое…
Гость с улыбкой смотрел на нее.
– Главное, разберись с… этой историей. С самого начала это была дурацкая затея, это просто… вызвать огонь на себя! Только народ забывать стал, как ты наняла какого-то типа… ищейку!
Кристина пожала плечами:
– Я сказала ему, что уезжаю и ничего не нужно, и про Якубова с собакой… морда красная, орет про документы, мемуары он пишет какие-то!
– Ты молодец! А он?
– Ничего. Он ничего.
– Что значит ничего? – удивился гость. – Ты ему заплатила? А ключ он вернул?
– Ничего я ему не платила! Я же говорила! При чем тут деньги?
– Ну да, как же, как же, старая любовь! Гусары денег не берут. А ты предлагала?
– Отстань, а? – вскрикнула Кристина. – Я сказала, что ничего не нужно, что я дом продаю и уезжаю к мужу, доволен? И ветераны тоже… с собакой! Этот Якубов орет, щеки трясутся… Какие-то документы на чердаке! А тут ты еще! Я вообще не понимаю, ты здесь каким боком? Откуда такой интерес? Или это… твоя работа? – Она с удовольствием подпустила ему шпильку, не удержалась.
– Конечно, моя. Я не рассказывал? – Тон у него стал ернический. – Не болтай ерунды! Какой интерес? Я узнал об этом от тебя, сама знаешь, я не читаю советских газет… перед обедом.
Кристина смотрела недоуменно – заговаривается? При чем тут советские газеты?
– Шутка такая, – засмеялся гость. – А ты хороша! Мне бы и в голову не пришло нанять сыщика. Пусть ищут, кому надо. Господи! Когда же ты поумнеешь, чудо мое! – Он попытался притянуть ее к себе, но Кристина вырвала руку. Гость рассмеялся: – Ах ты моя маленькая идиотка! Друга детства она разыскала! Что, твой первый мужик? Я вас видел в городе. Даже позавидовал, честное слово. Он так на тебя смотрел… Вот наябедничаю Игорю, будешь знать. А что за документы на чердаке, кстати?
– Сам идиот! Якубов сказал, на чердаке… не знаю! Не твое дело! Ты… Все из-за тебя! Ненавижу!
Кристина сжала кулаки и заплакала. Она не хотела плакать при нем, но не смогла сдержаться. К ее ненависти к этому человеку примешивалось чувство унижения. В том, как он смотрел на нее, в его словечках, дурацких намеках и шуточках – ничего обидного, на первый взгляд, вполне дружеских, – она инстинктивно чувствовала существо другой, враждебной породы. В его присутствии она превращалась в глупую косноязычную простушку, и это ставило ее в тупик – обычно бывало наоборот, и при ней глупели мужчины… Все, но не этот. А его гнусная манера называть ее то «маленькой», то «глупышкой», то «своей девочкой»!
– Что из-за меня? – фальшиво изумился он. Брови взметнулись кверху.
– Все! Нас чуть не убили из-за этих проклятых денег! Ты нас подставил!
– Я вас подставил! – со вкусом повторил он. – Всюду я, опять я! Прямо Фигаро. Фигаро тут, Фигаро там! – Он, улыбаясь, смотрел на нее – так кошка смотрит на мышь, перед тем как съесть несчастную. – Заруби на своем хорошеньком носике, девочка! Вас чуть не убили потому, что твой муж и мой старинный друг по собственной дурости подписал бумаги, не читая. Потому что он богема и витает в облаках, художник гребаный. Я сто раз повторял ему: дела веду я, а ты рисуй. Вы сами себя подставили, и ты это прекрасно знаешь.
Тон у него нарочито терпеливый – таким тоном говорят с неразумным ребенком, но слышалась в нем скрытая издевка.
– Ты втравил его, а потом бросил!