Подземный флот маркшейдера Вольфа

— Держись! — едва расслышал он сквозь кашель и дурацкое бульканье баритона, так своевременно, к месту запевшего грустный романс про «Последний рейс».

— За что?! — нет, не крикнул, а только подумал Кит и невольно обхватил граммофон, будто он был брошен ему, как спасательный круг.

Синие круги поплыли перед глазами Кита…

А потом еще и фиолетовые.

И — бах! — Кит вместе с граммофоном грохнулся на что-то очень твердое.

Но не разбился… Руки отбил, колени отбил, но они были такие холодные и онемевшие, что боли не почувствовал. Главное было спасти граммофон — эта мысль фиолетовым пламенем теперь горела в мозгу, — и он спас древний гаджет, не дал ему опрокинуться и удариться…

«Что, уже?!» — со страхом и надеждой подумал Кит, когда его накрыла глухая тишина…

Честное слово, он поверил, что упал вместе с аэропланом с неба на землю — и остался жив вопреки предупреждению князя и законам нормальной, школьной физики.

И он действительно упал! И действительно с неба на землю!

Только вообще без аэроплана!

Глава 8

Глава Восьмая.

С роковыми решениями и немыслимыми обещаниями,

а заодно с разбитым автомобилем и старым хронометром,

которые стали как новенькие.

Первое, что увидел Кит, когда беспомощно лежал на боку, был ящик граммофона. Он аккуратненько стоял рядом с Китом на асфальте… На асфальте?!

Кит отжался на локте — и увидел, что черная пластинка на граммофоне продолжает крутиться под иглой… А еще он кое-что услышал. Короткий рожок, этот остаток роскошного раструба-цветка, всё тужился услаждать слух Кита старинным романсом… тихо так. Хриплым шепотом.

Кит вскочил на ноги… Но они, ноги, вдруг разом так ослабли и занемели, что Кит рухнул и снова отбил руки и колени. Больно ударился, но боль помогла Киту прийти в себя.

Рассевшись на асфальте, он уже осмысленно огляделся… Всё вокруг плыло в сиреневой дымке. Впереди была тёмная стена, над головой нависал тёмный свод. Неужели снова какой-то большой подвал?!

Кит повертел головой. Нет, не подвал… Справа открывался знакомый двор, заполненный фиолетовым туманом, а слева — выезд из него… ну да, на Старомосковскую улицу! Там, на выезде, в таком же сиреневом тумане, совершенно неподвижно, как в стоп-кадре, торчала пара прохожих. Оба с удивлением смотрели на что-то невидимое, находившееся между ними перед выездом из арки… или перед въездом в нее, это уж с какой стороны посмотреть.

Романс вдруг закончился. В тот же момент сиреневый туман начал мерцать, а прохожие — двигаться. Только очень-очень медленно, как в предельно замедленной съемке… И тут Кита осенило!

Он рванулся к граммофону, вернул иглу в начало пластинки и еще покрутил ручку… Все правильно! Сиреневый туман снова стал сгущаться, а прохожие опять застыли в стоп-кадре.

Время! Пока этот расчудесный граммофон играл, время в двадцать первом веке стояло! Или текло очень-очень медленно — для всего окружающего мира… но только не для самого граммофона и находившегося рядом с ним Кита.

Двигаться было трудно вот почему: в почти неподвижном мире Кит преодолевал сопротивление как бы застывшего, уплотнившегося воздуха.

Что делать, стало ясно. Бежать! Вопрос — куда! Ну, не в школу же… Он был одет, как на карнавал, изображавший какое-нибудь дворянское собрание… Да еще с граммофоном в руках — не оставлять же это уникальное изобретение в подворотне! Он представил себе, как вваливается в класс… Все обалдевают, Ленка Пономарева крутит пальцем у виска, а училка по русскому сразу вызывает «скорую» из психушки. Да что училка, он и в школу войти не успеет — его охранники тормознут, скрутят и саперов пришлют агрегат изучать, не бомба или это и не хочет ли свихнувшийся Кит взорвать к чертям родную школу, которая его так достала.

Кит тяжело поднялся… Тяжело и мощно, как Геракл. Потом осторожно поднял старательно поющий граммофон и тяжелой Геракловой поступью двинулся… куда? Ясно куда — до дома на такой далекой теперь улице Космонавтов.

Путь с нелегкой ношей да еще при отчаянном сопротивлении воздуха, а вернее самого времени, казался не то, что неблизким, а просто невообразимым — прямо как путь хоббитов до Мордора. Но делать было нечего: взялся — иди. И Кит шел.

Странно было смотреть на абсолютно застывшую Москву… Прохожие — как статуи… Машины… Вроде как вечная пробка… Голуби — как на невидимых ниточках подвешены.

Кит шел, не напрягаясь и не торопясь. Да и невозможно было торопиться. И так-то ноги еле двигались, пот катился со лба. Пару раз Кит опасно спотыкался… обо что бы вы думали? Об тонкие травинки! Они почти не гнулись в этом мире почти остановленного времени! Трижды Кит тормозил, чтобы поставить граммофон на асфальт, нагнуться, кряхтя по-стариковски, вернуть иглу в начало и с трудом покрутить ручку… Невыносимый старинный романс «Последний рейс» практически стал его личным гимном.