Читаем Подземные. Жив полностью

Да от тока мне от тово приятности никакой нету, птушта неохота мне в доме у тетки Гастоньи больше ни минутки сидеть, ни одной ночки ночевать, вообще нисколько времени – и в ХОРОШИЙ ДОМ, как мистер Отис сказал, идти неохота, видеть, как братец мой по дороге пылит такой одинокий и грустный весь, как счас. В общем, глядь он через плечо, бедный братец, то и дело, да медленно песок загребат своими СОЛДАТСКИМИ БОТИНКАМИ, а мелюзга тетки Гастоньи, они за ним тож по дороге чутка поплелись, им-то охота поглядеть, как он скакать станет да кланяться, как в доме делал, да тока он больше так не стал. Мистер Отис-то на верандии задержался поговорить с дядей Симом, покуда братец мой в лесах не скрылся, а потом мистер Отис в ах-то свое большое сел да уехал.

Охохонюшки, а я-то тута остался.

<p>Глава 6</p><p>Я вылажу в окно</p>

Тока ночь настала, все улеглись, а я сижу такой на постеле с тремя свойми крошками двоюрными и сна ни в одном глазу, грю себе: «Ой-ё-ёй, что ж со мной дальше-то будет?» – и так я устал от всево, что ни плакать больше нет мочи, ничё ни почему. Что тока ни собирался делать, все выдохлось, ничё больше сделать не можу. Господи, от же дрянская длинная ночь у меня была.

Ну а потом – оп, и сплю, птушта дальше просыпаю да слышу, как псины на дворе тявкают, а дядя Сим окошко открыл тама, где сам спит, да голосит себе знай:

– А ну заткнулись быстро тявкать да выть там.

А тетка Гастонья грит:

– Чего это псины разгалделись?

А дядя Сим глядь, а потом вернулся и грит:

– Да тут черный какой-то сидит на дереве, фырчит, – и опять засыпат.

А тетка Гастонья, она грит:

– Черный кот, пошел прочь от меня, чур-чур, – да крестится и тоже сама засыпат.

Тута я слышу, двоюрный мой крошка Уиллис, что у окошка спит, грит:

– Ктойто? – А сам слышу, тихо-тихо так:

– Тшшш, – и гляжу. Уухиии, то ж братец мой в окошке, и мы с Уиллисом через крошку Хенри как переползли, да как носы к сетке приплющили, а тута и Джонас, он тоже подполз и свой нос к сетке приплющил.

– Это дядька, который плясал у нас, – грит крошка Уиллис и как давай: – Хи хи хи, – да тока братец мой палец ко рту и грит:

– Тшшш! – Тута все как давай слушать, что тама тетка Гастонья да дядя Сим, да дедушка Джелки, что все в углу спят, но те тока спят да храпят, да псины скулят, так что ничё больше и не слыхать.

– Ты зачем суда пришел, мистер Плясун? – грит крошка Уиллис.

А Джонас такой грит:

– У-гу? – да кроха Хенри просыпатся и грит:

– Пошел вон с ноги у меня! – до ужыса громко, и все тута как прыг обратно в постелю да под накрывала, и братец мой нырк обратно под окошко. Ну, фух, знаете, тута-то я дух и затаил. Тока никто не проснул.

Все обратно к окошку подкрались, тихохонько.

– Ты опять ногами шоркать будешь? – грит Джонас, и кроха Хенри, тот уж проснул и видит, что тама в окошке такое, глаз себе трет и грит:

– Ты-пять-шорка-бу? – птушта он вечно повторят, что Джонас грит. Братец мой такой:

– Тшшш, – и кроха Хенри палец свой ко рту, да ко мне поворачиват, да меня тык, знашь, эдак, точно это моя нога, а потом все опять на братца маво глядь. – Я за Живом пришел, – грит мой братец с-под рук, – но завтра или через год опять приду и спляшу вам всем до единого повсюду, а еще каждому дам по пятьдесят центов, слышьте меня?

– А чего ты щас плясать не хошь? – грит крошка Уиллис, а Джонас такой:

– Ну хоть чу-чуть? – и кроха Хенри тоже грит:

– Хо-чу-чу, ммм? – и братец мой, он голову эдак набок и на всех глядит и грит:

– Ну, я и взаправду теперь верю, что где-то Небеса имеются, – и еще грит: – Жив, одевайся давай тихонько, пока я тут этой публике попляшу чутка, – и я давай весь быстро это делать, а братец мой – он как давай шоркать тихонько да плясать на дворе под луной, а мелюзга на нево глядит с широченной такой лыбой на всю рожицу. Ну, никада мне таких плясок видать не доваживалось, как он под луной тама плясал, да и мелюзга никада таково не видала.

– А ну заткнулись быстро тявкать да выть там! – верещит дядя Сим с другой стороны дома, и говорю те, тута все опять нырк под накрывало, да так быстро, что никто друг дружку и заметить не успел. Да тока дядя Сим – он псин в виду имел, бедный сонный дядька.

Тута все опять еще раз высунули.

Братец мой отогнул сетку с окошка и грит:

– Тшш, – и руку вовнутрь сует, а Джонас такой тоже:

– Шш, – и кроха Хенри за ним:

– Шь, – а я братца за шею спымал – и фьють оттуда головой вперед, а ноги потом, и, пёсьи кошки да кошкины пёськи, тока гля – вона уж я на гумне посреди темнотищи и весь готовый взять да пойти.

Перейти на страницу:

Все книги серии От битника до Паланика

Неоновая библия
Неоновая библия

Жизнь, увиденная сквозь призму восприятия ребенка или подростка, – одна из любимейших тем американских писателей-южан, исхоженная ими, казалось бы, вдоль и поперек. Но никогда, пожалуй, эта жизнь еще не представала настолько удушливой и клаустрофобной, как в романе «Неоновая библия», написанном вундеркиндом американской литературы Джоном Кеннеди Тулом еще в 16 лет.Крошечный городишко, захлебывающийся во влажной жаре и болотных испарениях, – одна из тех провинциальных дыр, каким не было и нет счета на Глубоком Юге. Кажется, здесь разморилось и уснуло само Время. Медленно, неторопливо разгораются в этой сонной тишине жгучие опасные страсти, тлеют мелкие злобные конфликты. Кажется, ничего не происходит: провинциальный Юг умеет подолгу скрывать за респектабельностью беленых фасадов и освещенных пестрым неоном церковных витражей ревность и ненависть, извращенно-болезненные желания и горечь загубленных надежд, и глухую тоску искалеченных судеб. Но однажды кто-то, устав молчать, начинает действовать – и тогда события катятся, словно рухнувший с горы смертоносный камень…

Джон Кеннеди Тул

Современная русская и зарубежная проза
На затравку: моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось
На затравку: моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось

Чак Паланик. Суперпопулярный романист, составитель многих сборников, преподаватель курсов писательского мастерства… Успех его дебютного романа «Бойцовский клуб» был поистине фееричным, а последующие работы лишь закрепили в сознании читателя его статус ярчайшей звезды контркультурной прозы.В новом сборнике Паланик проводит нас за кулисы своей писательской жизни и делится искусством рассказывания историй. Смесь мемуаров и прозрений, «На затравку» демонстрирует секреты того, что делает авторский текст по-настоящему мощным. Это любовное послание Паланика всем рассказчикам и читателям мира, а также продавцам книг и всем тем, кто занят в этом бизнесе. Несомненно, на наших глазах рождается новая классика!В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Чак Паланик

Литературоведение

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века