На этот раз ночка выдалась не труднее и не легче, чем все прочие: на окраине города кто-то затеял перестрелку с милицейским патрулем, у запертых базарных ворот нашли труп человека в рубище дервиша, и поднятый с постели врач определил: умер от проказы. И это в самом сердце города!
Не успели расхлебать историю с проказой — вспыхнул пожар на балахоне мелкого торговца фруктами. Пожар потушили силами патрульных, соседей и пожарников. Причину пожара установить было несложно: хозяин, напившись до чертиков, развел костер в комнате, устланной коврами. Обожженного и воющего от боли Умарбая увезли на арбе в больницу.
Но вот наступило затишье. Я подремывал у керосиновой лампы, ребята посапывали на топчане и на полу, а Салим зевал, тер глаза — мучился над русским букварем, который ему вручил товарищ Муминов, наказав со всей строгостью: «Чтобы каждый день учил по одной букве! Я проверю».
О своем ультиматуме Салим не вспоминал, и я старался не показывать виду. Не хотелось нарушать шаткое перемирие. Да и появилась приятная, хоть и хилая мыслишка: а вдруг Салим, озарившись светом знаний, растолкует наконец всей своей родне, что к чему на этом свете.
Салим тронул меня за плечо.
— Товарищ начальник…
— Это буква «гэ», — сказал я, не поднимая головы. — Там написано: «га-га-га». Так в России кричат гуси.
— Я не про то, начальник… Умные люди говорят: звери и птицы не умеют читать и писать, поэтому они всегда здоровы и в радости… А от грамоты можно сильно заболеть.
— Это Назимбай-ака тебе сказал?
— Почему Назимбай-ака? Все умные люди так говорили. Они думали, думали, потом сказали: ладно, пусть Салимбай грамоте учится, только немного.
— Смех и грех, — сказал я. — Отдохни пока от науки немного, Салим…
Но тут послышались крики часового, ударил винтовочный выстрел. Мы выскочили из дежурки. Часовой, волнуясь, доложил:
— Кто-то шастал возле кутузки!
Принесли керосиновую лампу, зажгли факелы из соломы и на земле обнаружили брызги крови — будто кто-то стряхнул с малярной кисти свежую масляную краску.
— Ишь ты, попал! — удивился часовой. — Ведь я без прицелу, впотьмах-то…
Почти до утра мы прочесывали близлежащую махаллю вдоль и поперек. Полгорода уже не спало, и какие-то люди в чапанах суматошно и ревностно нам помогали. С удивлением я узнал в одном из них Хамидбая, затем услышал заполошный голосишко Назимбая. Все его семейство было здесь! Они из кожи лезли, старались нам помочь. Но бандит как сквозь землю провалился. Товарищ Муминов распорядился прекратить поиски, потом долго благодарил аксакалов за посильную помощь рабоче-дехканской милиции.
— В следующий раз зовите, обязательно найдем! — Потный, измученный Назимбай радостно улыбался.
Пока мы искали раненого бандита, патруль за городом наткнулся на полусъеденный шакалами труп молодого парня. Труп привезли в мертвецкую больницы. Сердитый от недосыпу Владислав Пахомыч, городской врач, поставил подпись под медицинским заключением и сказал со всей откровенностью старого интеллигента:
— Прискорбно-с, господа милиция. Что ни ночь — ужасы апокалипсиса. Я при вас как рабочий на фабрике в ночную смену… Хочу обратить ваше внимание на этот труп. Переломы обеих ног, побит камнями. Но самое ужасное: в нем еще теплилась жизнь, когда на него напали дикие звери. Вы понимаете, что творится вокруг? И доколе это будет продолжаться? Власть-то вы взяли, так наведите порядок!
Чего уж тут не понять. По местным обычаям, ноги ломали неверным женам и их любовникам, застав их вместе. Теперь нужно искать, где вторая жертва.
В ту же ночь я заглянул в камеру. Коротышка притворился спящим.
— Эй, Миргафур, ничего не хочешь сказать?
В ответ сердитый бас:
— Пусть шайтан тебе говорит.
Коротышку обыскали, заглянули под нары: может, уже успели что-то передать? И точно. В углу, за деревянной стойкой нар, притаился сверток с двумя напильниками и куском бараньего сала.
Я шлепнул себя по лбу:
— Как сразу не додумался! Время ты выиграл, хазу спас. Теперь можно и в кусты? Но вот незадача. Сорвалось. Но ты помолись аллаху, может, лестницу с неба спустит.
Коротышка угрюмо молчал.
— А теперь скажи, зачем вам понадобилось убивать мальчишку и ломать ему ноги? Кто он? Еще один сообщник, с которым надо было расплатиться?
— Хочешь на меня свалить, начальник? — с яростью забасил Коротышка. — Давай, вали! Что у вас есть, все на меня!
Эта ночь никак не могла кончиться. Уже и солнце жарило вовсю, и тени от дувалов — самые короткие, а кошмары все продолжались.
Мы обедали под навесом в милицейском дворе, когда прибежал один из постовых в мокрой от пота гимнастерке.
— Девка повесилась!
— Какая девка? — я схватился за фуражку.
— Которую за тебя сватали!
Не помню, как я добрался до места происшествия. Мужчины в длинных скорбных чапанах, подвязанных поясными платками, молча стояли у ворот. Всей кожей я ощутил на себе тяжелые злобные взгляды. И заметил, что у некоторых руки дернулись к ножам под чапанами…
Тут меня перехватил товарищ Муминов.
— Вернись в отряд. Приказываю!
Спустя какое-то время, уже в своем кабинете, он сказал с горечью: