Подземные дворцы Кощея

Садык сидел на овечьем помете и плакал. Ведь он очень надеялся, что Мамлакат какое-то время еще протянет и будет с ним здесь. Ведь ему нужна была именно такая, ушибленная жизнью больше, чем он, за которую даже калым никто не потребует. Что хозяин, что его работники, одним миром мазаны. Все они были падки до слабины, даже в таком чахоточном обличии…

— Не надо было говорить ей, что аллах ее уже не выберет, — бурчал Турды, вынимая ее из петли. — Они же очень глупые, эти бабы. То сжигают себя, то вот — повесилась. А два года назад одна прыгнула со скалы…

Смерть Мамлакат не потрясла меня. Я уже приспособился к жизни среди мертвых. Каким-то краешком ума я понимал, как это ужасно, что это более ужасно, чем чахотка или сама смерть…

— Возьми ее за ноги, — сказал мне Турды. — На арбу положим.

— Куда повезешь? — спросил я.

— Как куда? В кишлак, на кладбище. Там и обмоют бесплатно, и мулла есть.

— Здесь похороним, — сказал я, подозревая, что они способны надругаться над мертвым телом женщины.

— А ты кто такой? — рассердился Турды. — Я ж тебе сейчас…

Я поднял булыжину обеими руками и ударил его в грудь. Он упал на колени, закашлял.

— Будет по-моему, — сказал я. — Все вы тут убийцы, а мое дело брать вас за горло.

И вот два накормленных, бесчахоточных человека, которые сильнее меня раз в десять, покорно роют могилу для Мамлакат, потом начали рыть вторую — для курбаши. Сломленные души. Несломленные пришибли бы меня одним плевком. Лишь однажды, вытирая пот с лица, Садык осмелился поставить меня в известность:

— Хозяину это не понравится. Хозяин велел выбросить Убайдуллу шакалам. Без головы хоронить нельзя.

— Как без головы?!

— Разве ты не видел? Хозяин забрал его голову с собой.

Я подошел к трупу басмача, лежащего на камнях. Все верно…

— Дикари!.. — выругался я. — Неужели Шанияз не боится нукеров Убайдуллы?

— А нукеров больше нет. Этой ночью всех зарезали. Столько крови вылилось…

— Кто зарезал?

— Все кишлачные люди, родственники и друзья хозяина… А теперь делят одежду, коней и оружие. Если поспешить, и нам что-нибудь достанется.

— Ты же только что убивался, и жить тебе не хотелось. А на дармовое позарился?

— Ну, так что ж? Больше не буду убиваться и плакать. Ведь на все воля аллаха, правильно? Тогда зачем плакать?

…Мы ехали по знакомой уже тропе в кишлак. Деревянные низкие колеса арб то и дело оказывались над пустотой или скребли осями о скалу. На опасности пути никто из нас троих уже не обращал внимания. Я лежал на тряской дощатой поверхности и пытался вспомнить типовые логические схемы из гимназического учебника логики. Я всегда старался приспособить их для своих расследований. Основное и трудоемкое занятие в таком деле — выстраивание точной цепи взаимосвязанных фактов. А вывод как бы сам собой приходит. И, как правило, является истиной.

Чтобы передать процесс моих мыслительных потуг, нужно заполнить множество страниц нудным, сухим текстом, да еще с комментариями и сносками, потому что терминология гимназической логики своеобразна, безбожно устарела. Но именно вся эта «рухлядь» была моей сублимацией, выражаясь языком учебника…

В общем-то, нетрудно было прийти к «выводу первой ступени»: доводя больных до состояния предельного измождения, вытянув из них все силы, табиб определял, КОГО ОН СМОЖЕТ ВЫЛЕЧИТЬ ОТ ТУБЕРКУЛЕЗА. Люди с запущенной болезнью умирали тут же, на берегу сая, как, например, курбаши Убайдулла, или погружались в предсмертное оцепенение, как я, например. Ну а тот, кто обретал второе дыхание или еще по каким-то другим признакам выбился из общей массы обреченных…

И меня в пот бросило: табиб определял, в ком НЕТ ЧАХОТКИ! Обалдеть можно… Значит, высшая сила выбирает здоровых? Смех и грех! Выбирает здоровых, чтобы лечить от того, чего нет? Должно быть, среди толп, жаждущих здоровья, всегда бывают «ошибочно больные» — допустим, страдающие от недоедания, побоев, от недостатка удивительных штучек под названием «витамины», уже известных в то время. Или простуженные. Или еще какие-то недомогающие. Но только без чахотки, без собачьего джинна в легких. Значит, ХУДАЙБЕРГЕН ЗДОРОВ?!

И все же я опять перескочил через важное звено умозаключений. Имя ему — Худайберген. Теперь нужно «разложить» его на составляющие части, чтобы подтвердить и опровергнуть «вывод второй ступени», ошеломляющий вывод…

Мы приехали в кишлак к полуденному намазу. Мир спрессовался в какой-то кошмар из бесконечных молитв, непосильного труда и смертей, и мне уже казалось, что так происходит в любой точке планеты и что иначе и не может быть. Под дребезжащие крики муэдзина и сытый лай собак мы подъехали к чайхане на отшибе.

— Молиться надо! — потребовал Садык. — Давайте помолимся, эфенди! На досках удобно.

Когда они обо мне забыли, я спустился к ручью. Наган я отыскал там, где и оставил его — в камнях под настилом. Но верхний пластинчатый камень, показалось мне, лежал не так, как я его установил. Я проверил патроны в гнездах барабана. Все семь штук были на месте.