— Не знаю, — беспечно ответил японец. — Может, для трудового лагеря в сопках? Там много молодых людей упражняются с деревянными ружьями и бамбуковыми палками.
— Японцы?
— Ну что вы! Гоминьдан, китайские люди.
— Слышь, Костя? — Кощеев толкнул в плечо потного и радостного ефрейтора. — Рассказать такое смершам, ох и всполошатся, благодарностями закидают.
— Смерш свое дело знает, — ответил тот.
Почувствовав себя неважно, Кощеев прилег на голую сетку да и уснул. И только приснилась Кошкина — убегала от него с издевательским смехом, — как очнулся от яркого света в лицо. Хотел вскочить, но наткнулся грудью на острие штыка. И тоскливый голос Зацепина:
— Вот и повеселились, славяне… Кто прохлопал-то?
Всех выстроили у стены — и русских, и китайцев. Хакода корчился на полу в перекрестии лучей электрических фонариков, получив прикладом под дых.
— Слушай мою команду! — шептал Зацепин, клонясь, будто ему трудно стоять. — Бросаемся разом на фонари…
Удар прикладом по шее — и Зацепин рухнул, стукнувшись головой о землю.
— Сколько их? — спросил наугад Кощеев и чудом увернулся от приклада, вынырнувшего из темноты.
Поляница вдруг начал оседать, скребясь спиной о доски стены. Кощеев и Посудин подхватили его под руки — гимнастерка Богдана была липкой от крови.
Грубый спокойный голос произнес что-то по-японски. Хакода вздрогнул, с трудом поклонился. В свете фонаря его редкие волосы стояли дыбом. И снова фраза на японском. Хакода обернулся к пленникам и замер. В течение долгой паузы было слышно лишь чье-то мощное дыхание.
Потом Хакода указал рукой на Кощеева.
— Конохито[2]…
— Ватаси-мо со омоимас[3], — подтвердил грубый голос.
— Сука! — сказал Кощеев. — Почему я тебя не придушил?..
Он был упорен, что его сейчас же прикончат. Должно быть, за то, что расколол Малого Дракона и прикоснулся к секрету Большого. Но всех вывели в темень, а его оставили. Рука в тонкой кожаной перчатке подняла с пола «настольную книгу» Посудина, пошуршала страницами. Человек, по-видимому, прочел несколько латинских терминов, подчеркнутых еще профессором. Наверное, и на презумпцию невиновности наткнулся. Книга полетела, трепыхаясь, в груду предметов посреди казармы. Тут были и вещмешки красноармейцев, и их оружие, пустые консервные банки, бутылки, даже постиранные и невысохшие портянки. Все это сложили на широкую шинель Поляницы и унесли. И казан с остатками пищи унесли. Кощеев понял — заметают следы.
— Скажи им, Хакода, война давно кончилась. Неужели до сих пор не знают?
— Молчите! — в ужасе прошептал японец. — Убьют!
Их заставили сдирать с досок еще не запекшиеся пятна крови.
— Это те, которых уже считают богами… — зашептал Хакода едва слышно. — Они выполняют свой долг.
Снова прозвучал грубый голос. Хакода съежился, оцепенел. На голову Кощеева набросили мешок, связали руки.
— Господин офицер спрашивает, для чего вы рыли на сопке? — сдавленный голос Хакоды.
«Но ты же знаешь, сволочь!» — чуть было не ответил Кощеев.
— Приказали — вот и роем, — проговорил он в пыльный мешок. — Для мачты какой-то.
Потом был долгий и стремительный марш — то спуск, то подъем. Если вначале Кощеев вроде бы запоминал направление, то потом запутался. Да и мысль мучила: зачем он им понадобился? Ведь выбрали одного из всех…
На рассвете с вымотанного вконец Кощеева сняли мешок, развязали ему руки. Массивный кривоногий солдат с висевшей до колен мотней форменных брюк вложил ему в ладонь пригоршню мелких твердых галет и комочек слипшихся леденцов — уже знакомая красноармейцам трофейная «едома» из пайка солдат японской армии.
На Кощееве была только разорванная гимнастерка, мокрая от пота. Весь он дымился паром, как белье после прожарки. Отпустив лицо в обжигающий холодом ручей, он начал пить. Заныли зубы, кожа лица потеряла чувствительность, но зато в голове вроде бы прояснилось. И первая мысль: «Чуть прикоснулись к Большому Дракону — и сразу получили по соплям». Где же остальные ребята? Он начал озираться. Мокрые угрюмые скалы, нависшие над укатанной военной дорогой с полосатыми столбиками у обрыва. В клочьях тумана проглядывала косматая хвоя и ветви «чертового дерева» с огромными шипами. Несколько человек разбивали деревянные ящики с военной маркировкой. «Взрывчатка!» Шесть человек и Хакода, лежащий в неловкой позе на камнях.
Кощеев подтянулся на локтях к нему.
— Эй, — позвал он шепотом, — где остальные?
Измученный Хакода с трудом повернул к нему лицо. Вместо шляпы на нем была пилотка Зацепина — ее можно было узнать по щегольским четким ребрам, наглаженным с помощью мыла и расчески.
— Всех убили… — невнятно ответил Хакода. — В той яме все… Зарыли… Никто не узнает, не найдет…
— Почему ты на меня указал? Зачем я им?
— Им нужен русский буракумин… очень плохой, ничтожный, разгильдяй… не обижайтесь… Я выбрал того, кто им может принести вред…
— Зачем нужен?!
— Для войны… для какого-то военного дела… они всегда ищут самых жалких… трусливых… Не обижайтесь, пожалуйста, что…
— И тебя тоже для военного дела?
— Нет, нет… я на тот случай, если с вами у них ничего не получится…
— Так кто же они? Смертники?