Подземные дворцы Кощея

Когда награбленное вывозили на перегруженном автомобиле, Адолят заламывала руки, кричала вслед и ругала меня такими словами, которые, наверное, никогда не произносили уста невест.

21

То, что все еще называлось «Коротышкиной хазой», рассовали по брезентовым банковским мешкам, опечатали сургучом и свинцовыми пломбами — приготовили к отправке в Ташкент. Я должен был ехать сопровождающим и, если бы не Адолят, отказался бы наотрез от такого почета. Однако я возмечтал отвезти девчонку в столицу, подальше от благородного семейства и поближе к новой жизни, чтобы поступила на фабрику и закончила курсы ликбеза, а там, может быть, рабфак, а дальше, глядишь, вместе поступим и в комвуз народов Востока. Все это было достижимо, все это могло быть нашей судьбой.

Обстановка тем временем в Средней Азии накалялась, особенно в Ферганской долине. На курултае басмаческих курбаши Курширмат получил титул «амир аль-муслимин», то есть высшее феодальное звание, и тотчас полез в драку, двинул свои отряды с гор. Зашевелилась скрытая контра, просочившаяся в советский органы власти. Диверсии и террористические акты участились. Ферганскую область объявили на военном положении, сюда были направлены основные силы Туркестанского фронта, прибыли Фрунзе и Элиава. Началась мобилизация в Красную Армию трудящихся из местных жителей. Повсюду шла чистка партийных и советских органов, и тут же — выборы в местные Советы, а также делегатов на областные съезды Советов. Напряженно работали парткомиссии, военно-полевые суды, ревтрибуналы. Я полагал, так и должно быть: республика защищалась, как могла.

Меня вызвали в трибунал. Пожилой солдат в гимнастерке с синими клапанами через всю грудь обыскал меня, прежде чем пропустить в клубный зал, где происходило заседание. Извиняющимся тоном произнес:

— Положено, товарищ. Так что без обид!

И вот я перед длинным столом, затянутым красной лозунговой тканью. Трибунальцев я тоже знал хорошо. Выбирали их на заседании Совета, утверждали в укоме. На человеческие слабые плечи положили нечеловечески тяжелый груз, и они несут его, потому что надо же кому-то нести. И каково им, простым смертным, выступать в роли богов? Не желал бы я оказаться на их месте…

— Садись, Надырматов, — кивнул председатель трибунала товарищ Чугунов, старый партиец из железнодорожников; желтые от никотина «моржовые» усы, очки с треснувшими стекляшками на круглом славянском носу. Говорил он всегда неторопливо, ценя каждое слово. Мы с ним почти что в приятельских отношениях. Однажды ходили на охоту и напоролись на басмачей. Почти двое суток бегали от них, спасая друг друга.

Я сел на длинную скамью, на которой во время концертов помещаются человек двадцать зрителей. Непривычно было сидеть на ней одному.

Секретарь трибунала товарищ Усманова — пожилая женщина-полукровка. Всю ее семью вырезали басмачи, а сама она была в плену у Курширмата, чудом спаслась. Она осторожно перебирает исписанные чернилами страницы — содержимое серой невзрачной папки. В ее густых черных волосах, остриженных «под пролетарку» и заколотых на темени деревянным гребнем, много седины.

Рядовые члены трибунала сидели рядышком: бывший каспийский матрос товарищ Лебедев и больной малярией председатель союза «Кошчи» товарищ Хуснутдинов. Затянутый в ремни товарищ Муминов тоже тут, хотя он и не член трибунала.

Товарищ Хуснутдинов начал пить прямо из чайника, фарфор стучал о его зубы. В треснувших стекляшках очков товарища Чугунова отражались клубные окна с занавесками из крашеной марли.

Товарищ Усманова нашла нужный листок, сначала прочитала про себя, потом вслух:

— Артык Надырматович Надырматов, 1901 года рождения, узбек, член КСМ, соцпроисхождение… — Она оторвала взгляд от листка. — Здесь сказано: раб.

Я думаю, надо уточнить. Родился он в крестьянской семье, лет семи-восьми действительно был продан в рабство. И почти десять лет работал на руднике в Горной Шории, это в Сибири. Так как запишем, раб, крестьянин или рабочий? Это принципиально, товарищи.

— Зачем время изводить попусту? — запальчиво произнес Лебедев, морща высокий загорелый лоб. У него было красивое прозвище, Одноногий Лебедь, так как вместо правой ноги у него — дубовая деревяшка с медным наконечником. — Рабочий, крестьянин — все одно трудящийся раб при старом режиме. Надо записать: трудящийся раб.

— Нет, товарищи, — спокойно сказал товарищ Чугунов, трогая очки указательным пальцем. — Коли произошел от крестьянского корня, то и писать полагается: из крестьян. Все с этим вопросом! Даже на голосование не ставлю. Переходим к основному делу. Скажи всем нам, Артык Надырматович, какое твое отношение к линии Рыскулова?