Подземные дворцы Кощея

— Отдохни, Коротышка! Подари хоть один хурджун! Тот, который ты все равно потеряешь! В нем одни тюбетейки! Неужели жалко? Хоть один хурджун!

— Для тебя, шакал, ничего не жалко. Придешь ко мне за кордон, там и получишь тюбетейку.

Он погнал было телегу под уклон, но навстречу ему уже поднимались всадники, и впереди — многоголовая гидра на тряской арбе. Увидев телегу, семейство Курбановых разом загалдело, и Коротышку как ветром сдуло. Он шустро полез по камням прочь от дороги. Я даже разглядел жгуты грязи на его потной шее и многочисленные дыры на шелковом халате. «Ведь так и уйдет», подумал я, и моя нога сорвалась с опоры. Адолят где-то внизу вскрикнула, дед жалобно засипел.

Напрягая мышцы, я нашаривал ногой по стене, вот нашел малый выступ, перевел дыхание. Коротышка мельком взглянул на меня и полез дальше, шумно дыша.

— Тюбетейки забыл, Коротышка! — завопил я ему вслед, и снова моя нога сорвалась.

Я по миллиметрам сползал, вжимаясь в камень, переливая центр тяжести и все тело, как моллюск, из одной мельчайшей трещины в другую мельчайшую впадину, проклиная тех добросовестных трудяг, которые довели дикую скалу до такого пакостного состояния. Нет, мне проще лезть дальше вверх, а не вниз.

— Дедушка, Адолят! — крикнул я, не видя их. — Уходите скорей! Бегите в город! По нижней тропе убегайте! На большом перевале басмачи, наверное…

— А ты, внучек! Как же ты?

— А я поверху…

— В Сибирь уйдешь?

— Ждите меня дома! Поняли?

— Ладно, ладно, — послышалось внизу. Непонятно было, кто ответил — девчонка или старик.

Я медленно полез наверх, и, когда достиг гребня скалы, на дороге уже не было ни деда, ни моей будущей жены.

А благородное семейство тем временем, как мухи, облепило телегу. Толстяк Киримбай рыдал, стараясь обнять все хурджуны сразу. Тощий Алимбай терся мокрыми, в слезах радости, щеками о пыльные и колючие бока хурджунов. Назимбай же с безумными воплями прыгал на верху воза. Затюканный жизнью, обычно печальный отец моей будущей жены Абдураим и солидный, степенный Махмудбай заливались счастливым детским смехом, подпрыгивали и хлопали себя по бокам. Салим гнусаво выкрикивал что-то воинственное и нечленораздельное и подбрасывал вверх свою баранью шапку, пока она не улетела в ущелье.

Что с ними станет, когда они узнают, какие сокровища спрятаны в хурджунах?

Я хотел спуститься к речушке в ущелье окольным путем, пока они не хватились, пока не поняли все. Хотел по трудной нижней тропке миновать Большой перевал… Но все мы совсем забыли о басмачах. А они вот, пожалуйста, нагрянули на шумок — жалкая кучка окровавленных, взъерошенных нукеров на усталых лошадях. Похоже было, им уже здорово от кого-то досталось. Но полезли с ходу в новую драку…

18

А было с ними, как я узнал после, вот что… И Додхо, и Кадыр верно рассудили, что хурджуны могут попасть в город только дорогой через Большой перевал. Кадыр с наспех собранной ватагой добрался до перевала раньше всех и занял самую удобную позицию — на скалах седловины. Но и Додхо со своей шайкой задумали занять те же скалы. Они не медля примчались на взмыленных конях к седловине перевала, где увидели торчащие иглами стволы винтовок и карабинов. Начались переговоры. Кадыр и Додхо никогда не ладили, а после разгрома и вовсе. Додхо считал Кадыра самым большим на свете предателем, а тот — его.

Переговоры закончились тем, что нукеры Додхо пошли на приступ. И победили большой кровью. Додхо-саркарда сам отрубил голову «предателю» и повел горстку оставшихся в живых нукеров на штурм телеги…

Я торопливо сползал к тропе, цепляясь за кусты и коряги, а надо мной уже кипел бой. Не стали договариваться, а начали сразу палить друг в друга. Трещали винтовочные выстрелы, басовито и редко бил карамультук — ощутимо потянуло запахом пороха.

— Алла! — кричали утомленные голоса.

— Вайдод!

— Все наше! Не трогай!

— Не подходи, шайтан!

— Убью!

«Так умирает умирающий класс», — скажет потом товарищ Муминов. Ну а сейчас я был в смятении и ужасе от того, что происходит. Пытаться их остановить? Сразу же укокошат и слушать не будут. Что же делать?

Безумная кровавая схватка продолжалась своим чередом, а какой-то человек с шумом скатился под обрыв, увлекая за собой потоки камней, и втиснулся в темную щель между валунами. И затих. Хочет отсидеться? Переждать?

К нему доверчиво потянулся ишак со сбитым набок седлом. Бедное животное, напуганное стрельбой и запахом крови, почуяло мир и покой в этой упитанной фигуре. Но на беду ишака, это был Салим. Он понял, что ишак может его выдать, — наверху, наверное, побеждали все-таки не Курбановы. Салим шепотом выкрикнул:

— Прочь, шайтан! Пошел прочь! — и кинул камень.

Но осел уже съехал по осыпи и кустам вплотную к Салиму, и тот, взбешенный и испуганный, начал колотить кулачищами по звериной морде. Тут я его и взял вместе с ишаком. Салим был так потрясен нашей встречей, что не пытался даже сопротивляться.

Тем временем стрельба наверху начала смолкать. Вскоре и вообще всякие звуки пропали. Мы тревожно вслушивались в тишину. И вдруг — пронзительный безумный вопль:

— Хурджуны! Мои хурджуны!