Подземелья Ватикана

— Поймите, что это мне крайне интересно знать, — с оживлением продолжал Жюлиюс, — войдите в мое положение. Вчера вечером, вернувшись из квестуры, куда я ходил давать показания, я нахожу у себя в комнате на столе, по самой середине, железнодорожный билет, по которому ехал этот несчастный Флериссуар. Он был выдан на мое имя; эти круговые билеты, разумеется, не подлежат передаче; и мне не следовало ему его давать; но дело не в этом… В том, что этот билет мне вернули, цинично положили ко мне в комнату, воспользовавшись минутой, когда меня не было, я вижу вызов, удальство, почти оскорбление… которое бы меня не смущало, само собой, если бы у меня не было оснований думать, что метят также и в меня, и вот почему: этот несчастный Флериссуар, ваш друг, знал одну тайну… ужасную тайну… очень опасную тайну… о которой я его не спрашивал… которой я совсем не хотел узнать… которую он имел досаднейшую неосторожность мне доверить. И вот, я вас спрашиваю: тот, кто, желая похоронить эту тайну, не побоялся пойти на преступление… вам известен?

— Успокойтесь, граф: вчера вечером я указала на него полиции.

— Мадмуазель Карола, ничего другого я от вас и не ждал.

— Он мне обещал не делать ему зла; если бы он сдержал слово, я бы сдержала свое. Я больше не могу, пусть он делает со мной, что хочет.

Карола была очень возбуждена; Жюлиюс обошел стол и, снова приближаясь к ней:

— Нам было бы, пожалуй, удобнее разговаривать у меня в комнате.

— О, — отвечала Карола, — я вам сказала все, что мне надо было сказать; мне не хочется вас задерживать.

Отодвигаясь все дальше, она обогнула стол и оказалась у двери.

— Нам лучше расстаться теперь, — с достоинством продолжал Жюлиюс, который эту стойкость желал обратить в свою заслугу. — Да, вот что я хотел сказать еще: если послезавтра вы решите быть на похоронах, было бы лучше, чтобы вы меня не узнавали.

После этих слов они расстались, причем имя незаподозренного Лафкадио ни разу не было произнесено.

V

Лафкадио вез из Неаполя останки Флериссуара. Они находились в покойницком вагоне, который прицепили в конце поезда, но в котором Лафкадио не счел необходимым ехать сам. Однако, ради приличия, он сел если не в ближайшее купе, — ибо последним был вагон второго класса, — то во всяком случае настолько близко к телу, насколько то позволял первый класс. Выехав из Рима утром, он должен был вернуться туда в тот же вечер. Он неохотно сознавался себе в новом чувстве, вскоре овладевшем его душой, потому что ничего так не стыдился, как скуки, этого тайного недуга, от которого его до сих пор оберегали беспечная жадность юности, а затем суровая нужда. Выйдя из купе, не ощущая в сердце ни надежды, ни радости, он бродил их конца в конец коридора, снедаемый смутным любопытством и неуверенно ища чего-нибудь нового и безрассудного. Ему всего казалось мало. Он уже не думал о морском путешествии, нехотя признавая, что Борнео его не соблазняет, как, впрочем, и Италия; даже к последствиям своего поступка он был равнодушен, этот поступок казался ему теперь компрометирующим и комичным. Он был зол на Флериссуара, что тот так плохо защищался; его возмущала это жалкая фигура, ему бы хотелось изгладить ее из памяти.

Зато, с кем бы он охотно повстречался снова, так это с тем молодцом, который стащил его чемодан; вот это шутник!.. И, словно надеясь его увидеть, он на станции Капуя высунулся в окно, озирая пустынную платформу. Да узнал ли бы он его? Он видел его только со спины, на расстоянии, когда тот уже удалялся в полумгле… Он мысленно следовал за ним в темноте, рисовал себе, как тот приходит к руслу Вольтурно, находит отвратительный труп, обшаривает его и, из какого-то озорства, вырезает на ободке шляпы, его, Лафкадио, шляпы, этот кусочек кожи, «формы и разреза лаврового листа», как изящно сказано было в газете. В конце концов, Лафкадио был очень благодарен своему грабителю за то, что тот лишил полицию этой маленькой улики с адресом магазина. Понятно, этот обиратель мертвецов и сам заинтересован в том, чтобы не привлекать к себе внимания; и если он, несмотря на это, намерен воспользоваться своим отрезком, то что ж, было бы довольно забавно с ним договориться.

Уже совсем стемнело. Лакей из вагона-ресторана обходил поезд, оповещая пассажиров первого и второго класса, что обед готов. Хоть и не чувствуя аппетита, но по крайней мере спасаясь на час от безделья, Лафкадио двинулся следом за несколькими пассажирами, изрядно отставая от них. Ресторан был в голове поезда. Вагоны, через которые проходил Лафкадио, были пусты; кое-где, по диванам, лежали всякие предметы, указывая на занятые ушедшими обедать места: пледы, подушки, книги, газеты. Ему бросился в глаза адвокатский портфель. Зная, что следом за ним не идет никто, он остановился у этого купе, затем вошел. Собственно говоря, этот портфель его отнюдь не привлекал; он заглянул в него только для очистки совести.

На внутренней крышке, скромными золотыми буквами, значилось: ДЕФУКБЛИЗ Юридический факультет. Бордо.

Внутри лежали две брошюры по уголовному праву и шесть номеров «Судебной газеты».