Подземелье ведьм (СИ)

Стейн сделал было шаг вперёд, желая коснуться Венди, заткнуть ей рот поцелуем, вцепиться в спасительном прикосновении в её запястья. Лишь бы снова стать живым. Лишь бы хоть на секунду приглушить боль, что фонтанировала под рёбрами, ломая грудную клетку. Лишь бы забыться на миг, избавившись от ошибок, которые успел совершить. Сделал было шаг вперёд… Но ноги, всегда слушающиеся его, в этот раз отказали. Ему только и оставалось, что протягивать к Венди руки в молчаливой мольбе, захлёбываясь собственной болью.

Младшая из круга семи наступала, сжимая ладони в кулаки. В ней было не узнать прежнюю покорную и слабую Венди, которую уже несколько десятков лет ведьмы встречали в коридорах Регстейна. В ярости сквозь приставшую к коже маску проглядывала истинная Вендела — дочь подземелий: свободолюбивая и вольная. Вот только по щекам её текли слёзы боли и злости, оставляя за собой тонкие влажные дорожки.

— Я искал путь домой, — шёпотом ответил Стейн и, когда Венди недоверчиво и презрительно скривилась, отчаянно крикнул, стукнув по каменной стене кулаком, — я искал тебя, Анкель побери! Я днями и ночами бродил вдоль берегов Вольденграса, пытаясь отыскать путь в Регстейн. Но твой грёбаный круг семи и эта старая ведьма, будь она проклята, закрыли для меня подземелье! Я Орден создал, чтобы найти тебя, — он уже орал, не сдерживая себя. Его покрасневшее лицо исказила гримаса боли и ненависти, — чтобы вас найти, понимаешь⁈ — последние слова он произнёс еле слышно, отказывая самому себе в праве на понимание и счастье. Какое счастье, когда народ, что когда-то мог стать его народом — сократился вдвое, дочь видеть не хочет, а один из внуков убит его собственными руками⁈

Он схватился за волосы и сполз по стене, издав протяжный жалобный вой. Сердце бешено стучало, качая кровь, вот только конечности всё равно отказывали. Казалось, что проще лечь и умереть. Хотелось лечь и умереть, но Хелингард не желал принимать его.

— Какой ты жалкий, — Венди прошла мимо, сплюнув на землю около него. Стейн даже не обратил на это внимания, он продолжал покачиваться из стороны в сторону, чувствуя, как безумие овладевает им.

В голове его всё мелькали и мелькали картины счастливого прошлого: маленькое чердачное окно и запах тётушкиного хлеба, книга о магии и дерево в саду, наглая обнажённая девчонка на берегу бушующей реки, факелы на стенах пыльных коридоров подземелья, женское тело, распятое на алтаре, чистые синие глаза дочери, трубка с табаком, водопад иссиня-чёрных волос…

— Какой же ты дурак, — она вдруг села рядом, обхватывая его за плечи.

В груди пекло от невысказанной обиды и непролитых слёз. Но это могло подождать. Если чему Венди и научилась за эти двадцать лет одиночества — так это мудрости. В жизни любого наступает момент, когда тишина оказывается важнее всяких слов. И вот сейчас, когда Стейн, по-детски всхлипнув, уткнулся носом в её грудь, словно ища спасения… Внутри что-то дрогнуло. Слёзы застыли на ресницах маленькими льдинками, а сердце начало отогреваться. Она прижалась всем телом к дрожащему мужчине и закрыла глаза. Жрица уступила место девочке, что так отчаянно хотела любви.

* * *

— Томми, это твоя бабушка.

Эйрин легонько подтолкнула смущённого парнишку к Далии. И без того румяные щёки женщины раскраснелись, стоило только ей услышать слово «бабушка». Она всплеснула руками и громко воскликнула:

— Ой, что вы так, а я и пирог испечь не успела!

Она суетливыми движениями поправила подол передника, тщательно разглаживая складки на нём в радостном беспокойстве.

— Тётушка Лия, — Эйрин улыбнулась. Она снова чувствовала себя дома, а потому ей было спокойно и легко рядом с этими людьми. С людьми, сделавшими для неё больше, чем родной отец.

С отцом она помирилась по настоянию матери — ещё никогда прежде ей не приходилось видеть мольбу и слёзы в глазах мамы, как в тот раз, когда гордая жрица просила у дочери за мужа. Эйрин пришлось согласиться. Она до сих пор помнила тот разговор с тем, кого не видела долгие годы. С тем, кого готова была боготворить. С тем, кто разрушил её жизнь.

— Ри, дочка… — Стейн сделал несколько шагов вперёд. Ей странно было снова видеть эти глаза, переливающиеся янтарём, и коричневую, загорелую кожу массивных ладоней.