Подземелье призраков Аккермана

Циля же осталась в ее квартире, твердо решив ухаживать за подругой. Проснувшись, Таня рассказала ей всё. Циля всплеснула руками и разразилась пространной речью. Окончательный ее вердикт был такой: сделать так Володя не мог, здесь что-то не то.

Но Таня только печально качала головой. Она была настолько обессилена, что даже не могла плакать. Но степень этого горя — с сухими глазами и черным лицом — была намного страшней, чем самые отчаянные и горькие слезы.

— Он сделал это... — качала головой Таня, — я узнала его почерк. Его не подделать. Он действительно написал это письмо.

— Не за так, — Циля прищурилась, — заставили, напугали. За сам себя не писал.

— Писал, — в голосе Тани звучала такая горечь, что у Цили разрывалось сердце, — он встречался с этой женщиной и раньше. До меня. И потом, он всегда ускользал. Уходил вот так, неожиданно, без всякого повода, без объяснений. Я знала, что рано или поздно он обязательно оставит меня. Так и произошло.

— Зачем жениться? — глаза Цили сверкали молниями — она ненавидела Володю, страшно жалела Таню, и глубокие эмоции своей страстной натуры просто не могла сдерживать. — Зачем то, зачем сё? Разговоры, жить вместе... А любовь? Какая за то была любовь! Он же без ума по тебе сходил! Совсем без ума! Глаза бараньи! А ты говоришь за какую-то ерунду! Не могла увести его та дохлая курица! Да ты засмотри за себя до зеркала! Лучше тебя никого просто нет!

— Он раньше с ней был... — настаивала Таня, — мне люди рассказали, что был давно.

— А, люди языком плещут, как тапочками до воздуху! — Циля махнула рукой. — Нашла за кого слушать! Люди брешут — все собаки обзавидуются! Как начнут разводить хипиш на ровном масле, так за мало ни до кого не покажется! Нашла до кого слушать! Брехня! Чушь! Холоймес!

— Я смирилась, Циля, — Таня покачала головой, — я знала, что так будет. Самое ужасное в том, что он действительно способен поступить так. Это на него похоже.

— Такой падлюка? — удивилась Циля. — И ты любила падлюку?

— А что, мало кто влюбляется в падлюк? — усмехнулась Таня. — Сплошь и рядом. И он не полный падлюка. Просто боится за все.

— За что? — не поняла Циля. — За тебя?

— Да. И за меня тоже. Но больше за себя. Что ко мне привык. Он ведь всегда исчезал, пытался меня бросить, а я его столько искала... — Таня горько вздохнула. — Было именно так.

— За что ты веришь? — возмутилась Циля. — Где ты веришь? Не мог он за так поступить! Не мог — и сделаем точку!

— Ты не понимаешь... — Таня покачала головой, — письмо это — правда. И эта правда убеждает меня больше всего.

Циля замолчала — спорить с Таней было бесполезно. Тем более, что та находилась в состоянии болезненного полусна, и Циля серьезно боялась, что подруга либо сойдет с ума, либо умрет.

У Тани были видения, приходящие к ней тенями даже солнечным днем. Иногда они были отчетливы и понятны, но часто — расплывчатое марево. Очертания фигур заполняли комнату — это были призраки из ее прошлого, и она умоляла их забрать ее с собой.

Но призраки были лишь тенями, которые при более пристальном взгляде исчезали, оставляя в душе ее страшное ощущение пепла, покрывшего серым, не пропускающим воздух слоем всю ее жизнь.

Однажды глубокой ночью, когда Циля мирно спала, Таня ясно и четко увидела темную человеческую фигуру, сидящую в кресле у окна. Сквозь темень она смогла разглядеть женщину в длинном платье, на плечи которой была накинута то ли мантилья, то ли длинная шаль.

— Бабушка? — воскликнула Таня, привстав на диване, обрадовавшись, что впервые за все это время к ней пришел призрак бабушки. — Бабушка, это ты?

Но тень отрицательно покачала головой. Внезапно в глазах Тани появились яркие отблески света, а душу покрыл удивительно теплый, умиротворяющий покой. Ее словно обнимали чьи-то невидимые руки, окутывая душу такой светлой любовью, что даже не желая Таня грелась в этом ощущении невероятного тепла. И вдруг показалось, что оно исцелит ее жестокие душевные раны. Таня знала, что призраки несут в себе ужас, тоску и леденящий кровь страх, и никогда не слышала о том, что их появление может сопровождаться такой радостью, такой теплой любовью. От добра и света, вдруг наполнившего ее душу, Таня буквально прозрела и все поняла.

Неожиданно для себя самой она вдруг встала с дивана и сделала шаг вперед, в темноту. И та не рассеялась, а обняла ее еще крепче. Облако прозрачной, совершенно необъяснимой любви, которой никогда не было в жизни Тани, ее не отпускало, а как будто прижимало к себе крепко и ласково, и ей было невероятно хорошо. И она вдруг поняла, что только один призрак мог нести в себе такой покой и свет, только одно видение способно было наполнить любовью и теплом ее душу.

— Мама? — неуверенно спросила Таня и сделала шаг вперед, в темноту. — Это ты, мама?