Подвиг пермских чекистов

Матрена к его службе относится двояко. С одной стороны, она понимает, что Павел у нее — человек нужный, полезный обществу, член партии. А с другой стороны, какой это жене понравится такая, как у них, жизнь? Судите сами.

Двадцать седьмой — двадцать девятый год. Армия. Служил в кавалерии. За басмачами по среднеазиатским степям да пустыням гонялся. Ранен был. Зрение потерял. Потом оно, правда, восстановилось, но комиссовали.

Ладно, армия есть армия. Дело общее, как говорится. Главные путешествия начались позже. Его, уроженца деревни Власово Свердловской области, избирают председателем Усть-Салдинского сельсовета. Недалеко это, а все равно переезд, новые люди, новое устройство хозяйства.

Через восемь месяцев Власов — избач, а одновременно и секретарь партячейки села Красная Гора. Вскоре райком партии рекомендует его для избрания председателем колхоза «12 лет Октября» в селе Верхотурье.

Жили, считай, на колесах. Потому что уже в марте 1930 года председателя колхоза Павла Власова, отлично показавшего себя в борьбе с кулачеством, приглашают на работу в Верхнетуринский отдел ОГПУ. Через два месяца его переводят в Надеждинск (ныне Серов), где он ведет оперативную работу.

В феврале тридцать второго года Власов уже в Гарях — сначала в райкомендатуре, затем — в отделении ОГПУ. Тут малость задержался. Матрена Ивановна не верила себе: «Неужели осели мы наконец?» — «Надо думать, что осели», — успокаивал ее Павел.

Пока же о предстоящем переводе Власов не знал и, вспоминая жену с ребятишками, думал, что Матрене теперь укорять его не за что, жизнь на постоянном месте наладилась. А что он отлучается надолго, так тут его вины мало: просто огромна территория района, ее не то что пешком, на коне за неделю не объедешь.

Одно сейчас тревожило Власова: слишком затянулись поиски остальных членов банды — двенадцать человек уже были пойманы, двое сами сдались местным властям. Выследили они и младшего Афонина — Федора. Нелегко, правда, дался он: Конюхова, милиционера, гад, ранил в левую руку. Конюхов покинуть оперативную группу отказался под предлогом легкого ранения, но Власов не верил его словам, слыша, как во время сна тот постанывал. Да и температура у него уже не раз поднималась. «Перевязку бы ему сдалать по всем правилам, иначе может случиться непоправимое», — размышлял Власов.

И посему торопился разделаться с Афониным-старшим.

Впрочем, была еще одна причина.

Уж очень ему хотелось отметить свое тридцатилетие дома, в кругу семьи. Оно у него будет скоро, через несколько дней — накануне Нового года.

Он устроит настоящий праздник! Обещали приехать из деревни мать с отцом, может, из братьев и сестер кто пожалует. Павел всегда рад гостям. Доброму человеку в его доме никогда не было отказа — и накормит, и напоит, и спать на лучшем месте уложит. Павел с детства воспитан приветливости да доброте. Зная, какой ценой достается хлеб трудящемуся человеку (батрачил он с десяти лет), Павел, однако, считал жадность позором. Он не мог себе представить такого положения, чтобы бедняк бедняку, пролетарий пролетарию не протянул руку помощи. Сколько раз, бывало, Павел последним делился даже с людьми вовсе незнакомыми! Сколько людей делилось последним с ним, тоже незнакомым. Взять вот эти месяцы скитания. В какую бы деревню, в какой бы хутор ни заходили они, нигде и никто не отказывал им в куске хлеба, в миске горячих щей.

Ни разу Павел не отмечал как следует свой день рождения. Все недосуг, все некогда, а порой просто забывал про него, вспоминал задним числом. А тридцатилетие уж он отметит! Во-первых, он заодно и свое возвращение отпразднует, во-вторых, не просто возвращение, а успешное, благополучное выполнение важного задания. Иного конца, кроме успешного, он и в мыслях не допускал. Остался ведь один Афонин-старший. Только бы Конюхов со своей раненой рукой не подкачал...

Павел неожиданно споткнулся о выгнувшийся змеей корень ели, чуть не упал. Выругался про себя: «Фу, черт! Что это я, как сонный иду, под ногами ничего не вижу?»

И тут в глубине леса он заметил охотничью избушку. И человека возле нее. Одет он был в белый полушубок, сидел у дверей, покуривая.

Треск сучьев под ногами Павла заставил человека насторожиться.

Власов мигом спрятался за деревом. Посмотрел по сторонам. Слева, метрах в тридцати, и чуть сзади шел милиционер Конюхов, он не выпускал из вида Павла и тоже притаился за елью.

А где же лесник Боталов? Он должен быть справа. Но, видимо, увлекся ходьбой, ушел вперед. Как бы не напоролся...

Тех секунд, которые Власов потратил на поиски товарищей, хватило незнакомцу, чтобы исчезнуть из зоны видимости. «Неужто сбежал?» — похолодело внутри у Павла.

Прячась за деревьями, он стал приближаться к избушке.

В какое-то мгновение он заметил за углом избушки уголок воротника и не целясь выстрелил.

А сам снова спрятался за толстой елью.

Власов не предполагал, что мог попасть в Афонина. В том, что они наскочили на Афонина, Павел почему-то не сомневался. Эта неожиданная встреча, это ощущение близкой развязки придали ему сил и разумной отчаянности.