Подвиг капитана Сабурова

 Сабуров последним усилием вскинул ноги на скамейку и, приткнувшись лицом к холодной, мокрой стене блиндажа, мгновенно заснул. Последней блеснувшей у него мыслью была мысль о том, что, наверное, его всё-таки пошлют, ну и пусть посылают, только бы дали сейчас поспать полчаса, а там всё равно.

 Проценко, медленно прохаживаясь по блиндажу, диктовал начальнику штаба текст приказа. Иногда отрываясь, он взглядывал на Сабурова. Тот спал. Проценко снова диктовал и снова взглядывал на Сабурова.

 — Слушай, Егор Петрович, — прервав диктовку, вдруг сказал он. — А если Вострикова послать?

 — Можно Вострикова, — сказал начальник штаба. — Вы на словах ничего не будете передавать, только приказ?

 — Плохой приказ, если к нему надо ещё что-то на словах передавать.

 — Ну, если на словах не передавать, можно Вострикова.

 — Я бы его послал, — кивнул Проценко на Сабурова, — да трудно в третий раз за одну ночь нтти.

 — Итти труднее, а дойти легче, — сказал начальник штаба. — Он же на животе два раза полз, каждый бугорок, каждую ямку знает.

 — Да... — уже в который раз протянул Проценко. — Придётся. Должен быть там приказ.

 Он посмотрел на спящего Сабурова и задумался.

 — Да, вот что, — сказал он, — придумал.

 — Что придумали? — спросил начальник штаба.

 — Придумал, как точно узнать, что дошёл и донёс... Алексей Иванович! — растолкал он Сабурова.

 — Да, — поднялся Сабуров с той готовностью, с какой спохватываются неожиданно для себя заснувшие люди.

 — Вот приказ, возьми, — сказал Проценко. — Когда дойдёшь до Ремизова, то сделай так, чтобы, как только дойдёшь, дали нам сразу зелёную и красную ракету над Волгой. А если ракет у них нет, то чтобы в том же направлении в воздух одновременно три очереди из автоматов дали, трассирующими. Отсюда будет видно?

 — Да, — сказал Сабуров.

 — Ну, вот, буду знать, что дошёл и приказ донёс. Ты по дороге-то не заснёшь у меня? — сказал Проценко, похлопывая Сабурова по плечу. — Вдруг заснёшь, — проснёшься, а уже день!

 — Не засну, — сказал Сабуров. — Немцы не дадут.

 — Разве что немцы, — усмехнулся Проценко. — А сказать по чести, здорово устал?

 — Ничего, не засну, — повторил Сабуров.

 — Ну, ладно. Садись за стол.

 Сабуров присел к столу, а Проценко, приоткрыв дверь, крикнул:

 — Как там насчёт чая?

 Потом Проценко сам вышел за дверь и тихо отдал какое-то распоряжение. Через две минуты, когда Проценко, Сабуров и начальник штаба сидели рядом за столом, Востриков внёс медный поднос, на котором кроме трёх кружек с чаем была горстка печенья и стояла только что вскрытая банка с неведомо откуда взявшимся вишнёвым вареньем.

 — Вот, — сказал Проценко, — варениками я тебя угостить не могу, а украинской вишней — пожалуйста. — Он повертел в руках банку и подчеркнул ногтём надпись на этикетке: «Держконсервтрест». Киев. Чуешь? С Киева вожу.

 — Так всё время с Киева и возили? — спросил Сабуров.

 — Ну, нет, приврал, конечно. Где-то под Воронежем, наверное, выдали. Люблю вишни... Ну, давайте чай пить.

 Теперь уже Проценко не возвращался к своим сомнениям — посылать Сабурова или не посылать. Он инстинктивно почувствовал, что выражать излишнее сочувствие — значило только подчёркивать, что думаешь о возможной смерти человека, которого посылаешь. Вместо этого Проценко неожиданно завёл разговор о школе червонных старшин при ВУЦИКе, где он когда-то учился.

 — Ничего учили, — говорил он. — Вид был хороший, форма, галифе. Между прочим, хотя тогда и не принято было, но даже танцам и хорошим манерам обучали.

 — Ну, и как, обучили? — улыбнулся начальник штаба.

 — Это уже тебе судить, Егор Петрович, как: обучили или не обучили?

 — Честно говоря, как когда, — сказал начальник штаба.

 — Правильно. Когда у меня в штабе делают по-моему, то мои хорошие манеры сохраняются, а когда не по-моему что-нибудь делают, тогда забываю я, что учили меня хорошим манерам. Такой странный характер, забывчивый.

 Сабуров выпил кружку горячего чаю, и ему опять безумно захотелось спать. После второй он как будто немного разгулялся. Варенье было вкусное, вишни такие, какие он любил с детства — без косточек. Проценко приказал подать по третьей кружке. Тут Сабуров почувствовал, что пора итти. Он сделал несколько глотков и поднялся.

 — Что же не допил? — спросил Проценко.

 — Пора, товарищ генерал. Разрешите итти?

 — Иди. Значит, если ракет нет, — три автоматных очереди.

 — Ясно, — сказал Сабуров.

 — В сторону Волги...

 — Ясно.

 Откозыряв, Сабуров повернулся и вышел. Проценко и начальник штаба помолчали.

 — Ну, как, — обратился Проценко к вошедшему штабному командиру, — людей из батальонов вывели сюда?

 — Кончают выводить.

 — Поторапливайтесь, скоро рассвет. Тогда выводить будете — больше людей потеряете... Значит, дойдёт? — вспоминая о Сабурове, сказал Проценко начальнику штаба.

 — По-моему, да.

 — По-моему, тоже. Была у меня минута, когда, отправляя его, знаешь, хотел сказать прямо: дойдёшь в третий раз — орден Ленина тебе, генеральское слово. Не утвердят, — свой сниму, отдам, пусть потом хоть судят.