Подвигъ

Со станціи поѣхали въ Біаррицъ въ наемномъ ландо, пыльной дорогой, окаймленной пыльной ежевикой, и, такъ какъ ежевику Мартынъ видѣлъ впервые, а станція почему-то звалась Негритянкой, онъ былъ полонъ вопросовъ. Въ пятнадцать лѣтъ онъ сравнивалъ крымское море съ моремъ въ Біаррицѣ: да, бискайскія волны были выше, прибой сильнѣе, — и толстый беньеръ-баскъ въ черномъ, всегда мокромъ трико («гибельная профессія», — говорилъ отецъ) бралъ Мартына за руку, велъ его въ мелкую воду, затѣмъ оба поворачивались спиной къ прибою, и съ грохотомъ налетала сзади огромная волна, потопляя и опрокидывая весь міръ. На первой, зеркальной полосѣ пляжа буролицая женщина съ сѣдыми завитками на подбородкѣ встрѣчала выкупавшихся, накидывала имъ на плечи мохнатыя простыни, а дальше, въ пахнувшей смолой кабинкѣ, служитель помогалъ сдернуть липкій костюмъ и приносилъ шайку горячей воды, почти кипятка, куда полагалось погрузить ноги. Затѣмъ, одѣвшись, сидѣли на пляжѣ, — мать въ большой бѣлой шляпѣ, подъ бѣлымъ наряднымъ зонтикомъ, отецъ тоже подъ зонтикомъ, но мужскимъ, изабелловаго цвѣта; Мартынъ же, въ завороченныхъ до паха штанишкахъ, полосатой фуфайкѣ и загорѣлой соломенной шляпѣ съ англійской надписью на лентѣ вокругъ тульи (Его Величества «Непобѣдимый»), строилъ изъ песка крѣпость, окруженную рвами. Проходилъ вафельникъ въ беретѣ, со скрежетомъ вертѣлъ рукояткой краснаго жестяного боченка съ товаромъ, и большіе, гнутые куски вафли, смѣшанные съ летучимъ пескомъ и морской солью, остались однимъ изъ живѣйшихъ воспоминаній той поры. А за пляжемъ, на каменной променадѣ, заливаемой въ непогоду волной, бойкая, немолодая, нарумяненная цвѣточница продѣвала гвоздику въ петлицу отцовскаго бѣлаго пиджака, и отецъ при этомъ смѣшно и добродушно смотрѣлъ на процедуру продѣванія, выпятивъ нижнюю губу и прижавъ наморщенный подбородокъ къ отвороту. Было жалко покинуть въ концѣ сентября веселое море и бѣлую виллу съ корявой смоковницей въ саду, все нехотѣвшей дать хоть одинъ зрѣлый плодъ. На обратномъ пути остановились мѣсяца на полтора въ Берлинѣ, гдѣ по асфальтовымъ мостовымъ съ трескомъ прокатывали мальчишки на роликахъ, — а иногда даже взрослый съ портфелемъ подмышкой. И были изумительные игрушечные магазины (локомотивы, туннели, віадуки), и теннисъ за городомъ, на Курфюрстендамѣ, и звѣздная ночь Винтергартена, и поѣздка въ сосновые лѣса Шарлоттенбурга свѣжимъ и яснымъ днемъ въ бѣломъ электрическомъ таксомоторѣ. На границѣ Мартынъ спохватился, что забылъ въ вагонѣ вставочку со стеклышкомъ, въ которомъ, ежели приложить глазъ, вспыхивалъ перламутрово-синій пейзажъ, а во время обѣда на вокзалѣ (рябчики съ брусникой) проводникъ ее принесъ, и отецъ далъ ему рубль. Въ Вержболовѣ было снѣжно, морозно, на тендерѣ вздымалась цѣлая гора дровъ, багровый русскій паровозъ былъ снабженъ расчистнымъ вѣеромъ, обильный бѣлый паръ, клубясь, выливался изъ огромной трубы съ широкимъ разваломъ. Нордъ-Экспрессъ, обрусѣвъ въ Вержболовѣ, сохранилъ коричневую облицовку, но сталъ по новому степеннымъ, широкобокимъ, жарко отопленнымъ, и не сразу давалъ полный ходъ, а долго раскачивался послѣ остановки. Въ голубомъ коридорѣ было очень пріятно примоститься на откидномъ сидѣніи у окна, и мимоходомъ погладилъ Мартына по головѣ толстый зобатый проводникъ въ шоколадномъ мундирѣ. За окномъ тянулись бѣлыя поля, кое-гдѣ надъ снѣгомъ торчали ветлы; у шлагбаума стояла женщина въ валенкахъ, съ зеленымъ флагомъ въ рукѣ; мужикъ, соскочивъ съ дровней, закрывалъ рукавицами глаза пятившейся лошаденкѣ. А ночью было нѣчто особенное: мимо чернаго зеркальнаго стекла пролетали тысячи искръ огненнымъ стрѣльчатымъ росчеркомъ.

VII.