Подвиг

Теперь справа и слева от нас горы. Пролив протекает между Хоккайдо и Ниппоном — этим материком японских островов, если только допустимо такое выражение. Темнеет довольно быстро. Небо становится черным и страшным — скользкое, как внутренности морского чудовища. На горах загораются электрические огни. Населенная Япония светится своими бесчисленными деревнями и рыбацкими городишками. От береговых скал, скользя и качаясь, отрываются большие желтые фонари, похожие на вздутые пузыри. Они приближаются к пароходу. Теперь можно рассмотреть широкие рыбачьи лодки, выходящие в море на ночную ловлю. Они выплывают, несмотря ни на какую ветреную погоду, далеко в пролив, зажигая свет для того, чтобы ни один из пароходов не налетел на них в темноте.

На островах загораются маяки. Мелькающие, поворачивающиеся, красные, зеленые и синие. Одни из них однообразно мигают, другие горят ровным ярким светом. Против правого борта «Асахи-мару» маяк с тремя огнями — белый и два красных. Пароход идет мимо него до тех пор, пока красные огни не исчезают и остается только белый. Тогда мы поворачиваем прямо на маяк — отсюда фарватер свободен до самого порта.

Кроме маяков на берегу развешаны световые сигналы местных метеорологических станций. По ним моряк прочитывает, как в книге, все необходимые ему сведения.

Я справляюсь в лоции. Японский световой код: «Белый треугольник, над ним квадрат красный, квадрат зеленый — тайфун начинается возле Филиппинских островов. Синий диск, красный треугольник, белый диск — ось тайфуна в направлении норд-норд-вест. Белый полудиск, синий диск, красный треугольник — опасно стоять на якоре под берегом, суда должны уходить в море. Желтая полоса, две зеленые полосы, красный столбик — сила ветра девять баллов».

Световой код занимает пятьдесят пять страниц убористого шрифта, и в нем сотни названий. Я не представляю, как это можно запомнить. Наш японец-капитан читает их свободно, как газету. Я подхожу к нему. Высказываю свое восхищение.

— В этом нет ничего особенного, — отвечает он по-английски, — для японца это очень легко. Мы привыкли с детства к чтению иероглифов. У нас великолепная память.

Наконец пароход останавливается возле мола, пришвартовываясь к бакену.

Близко у бортов затарахтел какой-то мотор, провоняв на всю палубу запахом керосина. Я смотрю вниз. На волнах мотается маленький катер. На корме его стоит желтый тусклый фонарь. Возле фонаря дергается тщедушный человек в кепи и пелеринке, задрав голову вверх. Он орет, обращаясь к палубе. Потом он подымает фонарь и читает надпись на корме.

— «Асахи-мару», — разбираю я. — Иокогама-мадэ.

Затем, записав что-то в книжку, он отправляет катер назад.

Томита-сан уже разделся и спит. Я заснуть не могу. Завтра в первый раз я увижу Японию. Я вытаскиваю английско-японский конверсейшен — лексикон, подаренный мне капитаном, и принимаюсь внимательно его читать, как будто можно научиться японскому языку за одну ночь.

«Такахаси-сан-ва отаку дэс-ка? Господин Такахаси в своем ли уважаемом доме? Дока отори кудасай. Икари — якорь. Кайзоку — пират. Биру — пиво. Не-сан — барышня. Рьоркен — паспорт. Окусандэ гозаймасу — это наша госпожа. Конници-ва — добрый день. Кон-бан-ва — добрый вечер».

Бансей-хотэру

12 октября 1928 года

Утром к пароходу пристает полицейский катер. Спущены деревянные сходни. По сходням подымается какой-то портовый чин с красными погонами и белой звездой на фуражке. У сходен вытягиваются трое круглоголовых хмурых полицейских в черных пелеринах и белых перчатках. Портовое начальство проходит в кают-компанию — производится просмотр документов. Единственный иностранец на пароходе — я. Формальности ограничиваются проверкой визы и фотографических карточек. Ко мне подходит портовый врач. Спрашивает по-английски: «Ничем не изволили болеть?» Просит показать язык, открыть ворот. Быстро щупает пульс.

— Вы можете ехать.

Я еду на узком остроносом сампане, низко наклоняющемся к воде, к берегу. Сампаном управляет один лодочник. Он налегает на длинное, привязанное к корме весло и ворочает его то в одну, то в другую сторону. У лодочника очень почтенный вид. Пожилой, морщинистый японец, в мягкой фетровой шляпе, непромокаемом зеленом пальто и с босыми ногами.

Сейчас, утром, Хакодате не кажется больше огромным городом, как ночью. Он как будто уменьшился в размере и сполз к основанию большой бурой горы, закрывающей порт. К горе лепятся желтые деревянные дачи, скрытые узловатыми японскими соснами. Внизу — город. Сейчас видно, что большинство домов двухэтажные, деревянные. Из-за них высовываются, как большие амбары, четырех- и пятиэтажные бильдинги торговых фирм. Возле мола в море вдается серый, похожий на выдвинутую спичечную коробку, сухой док для судов. На нем огромными красными буквами английская надпись: «Hakodate dock».

Сампан лавирует между большими океанскими пароходами, учебными парусниками, буксирными катерами, с дребезгом переплывающими рейд от одного конца к другому. Я смотрю на часы. До берега мы идем ровно сорок пять минут.