Подвиг

Быстро наступает вечер. Море кроваво и спокойно. На траверзе с левого берега борта — океан, на котором на три тысячи километров вперед нет ни одного острова. А дальше — Калифорния, Золотые Ворота. Эта огромная протяженность вызывает сердцебиение. Я подхожу к штурвальной рубке. Рулевой стоит, беспокойным взглядом смотря вперед. У него будет скверная вахта. Безошибочные признаки говорят о приближении тайфуна. Колебания барометра, мглистый воздух, круги около солнца, багровый закат, зыбь от разных румбов…

Сангарский пролив

10 октября 1928 года

Мы стоим перед молом, у входа в гавань. Я только что побрился и принял ванну. Великолепную горячую ванну из пресной воды. Какое удовольствие сидеть в мягкой свежей воде, наливать новую, брызгаться. Пароход дошел до порта. Не надо больше экономить пресную воду. Завтра в пароходные цистерны можно будет ее набрать сколько угодно. Завтра будет большой аврал, когда уйдут все пассажиры. Пассажиры надеялись выйти на берег еще сегодня. Господин Томита переоделся и сверкает так, что на него страшно смотреть. Он сидит на своей раскладной койке, прямой и накрахмаленный, в серой визитке с блестящими отворотами. Он приготовил все свои отчеты и доклады фирме, и ему нечего делать на пароходе. Он говорит с любезной аффектацией:

— Мы в японских водах, на моей великой родине, где я не был целый год. О, как я взволнован, сударь! К сожалению, благодаря тягостным формальностям наш выход на берег задерживается. Я уже сегодня рассчитывал выехать экспрессом в Токио, чтобы быть там завтра к полудню.

Это правда. Нам не удастся, по-видимому, покинуть пароход сегодня. После полуночи портовое начальство отказывается принимать пароход.

Я прогуливаюсь по верхней палубе. Со всех сторон подымается берег, светящийся электрическими огнями. Справа большая темная гора. Над городом в небе мерцает розовое зарево. Огни отражаются в воде. Отсюда, с воды, Хакодате кажется огромным мировым городом, кипящим шумной жизнью интернационального порта. На набережной мимо трех- и четырехэтажных домов с большими желтыми окнами, звеня, ползут трамваи. Хриплые автомобильные гудки уныло соперничают с плеском легкого прибоя.

Гавань тиха и громадна. В темноте покачиваются высокие мачты и черные туши заснувших океанских кораблей, исчезая в лабиринте неизвестного.

За молом стоит Аоморийский экспресс — многоярусный пароход с пустым пространством внутри, где помещаются два поездных состава, поставленные на рельсы под дуговыми фонарями. Экспресс повернулся к нам кормой, и можно видеть просторный, как вокзал, полый коридор, в котором вытянулись в ряд черные вагоны.

Поезда уходят из Токио рано утром, за день пересекая горы и долины старого острова Ниппона. Горы, заводы, рисовые поля, потом опять горы, леса, леса, реки, деревушки, чистенькие провинциальные города, маленькие храмы с металлическими черепицами. Затем пристань Аомори. К пристани подходит пароход-экспресс, поезд вкатывают на палубу. Пассажиры расходятся — в ресторан и в каюты. Переезд Сангарского пролива продолжается четыре часа. Пристань в Хакодате. Пассажиры снова рассаживаются по вагонам, и дорога продолжается. Отсюда поезд идет до Вакканаи за сутки пути, к берегам Лаперузова пролива. В Вакканаи пересаживаются обыкновенно чиновники и предприниматели, едущие на Сахалин.

Я возвращаюсь в каюту господина Томита и ложусь на койку. Мне, однако, не удается заснуть. Я слишком взволнован. Сегодня был сумасшедший день.

С самого рассвета команда парохода была в взбудораженном состоянии, без толку ходила и слонялась по палубе. Пассажиры трюмов вытащили наверх свои тюки и плетенные из циновок корзины, вкладывающиеся одна в другую. В корзинках все их имущество и весь заработок. «Хакодате! Мы подходим к Хакодате! Скоро дома! Япония!» — склоняется на все лады.

Справа без конца тянется, уходя из тумана в туман, высокий коричневый берег острова Хоккайдо, самого северного из трех основных японских островов. Теплая и влажная погода. Великолепное бледное и светлое небо единственной в мире дальневосточной осени.

С оживленным нетерпением кули смотрят вперед, не решаясь расспросить старшего офицера, прохаживающегося вдоль борта, о том, много ли нам еще пути до Хакодате и попадем ли мы туда засветло.

Офицер сам подходит ко мне и, радостно улыбаясь, пытается со мной заговорить. Он не знает ни русского, ни английского, а я не знаю японского. Поэтому он показывает на горизонт и крутит рукой в воздухе.

— Хакодате, о-о-о-о… — бормочет он. — Хакодате — мадама, о-о-о-о… Итэ-итэ Ниппон… Хоккайдо дэссс…

Он показывает рукой рядом с собой, и я понимаю, что он хочет сказать мне. Он говорит, что Япония близко, совсем рядом, а в Хакодате очень веселая жизнь и очень красивые женщины.

Однако я начал готовиться слишком рано. Хакодате не показывается в течение целого дня. Наплывают сумерки. Солнце подходит к зазубренным горам. Наконец с юга показывается круглый мыс, и пароход начинает заворачивать куда-то в сторону. Мы выходим в Сангарский пролив.