Подвиг

Из года в год лососи, живущие в соленом море, идут в пресные устья рек. Странная сила заставляет их стремиться к верховьям и метать там икру. Пресная вода делает их безумными, они становятся глухими, тощают, теряют чешую. Спина их делается красной, над головами появляются горбы, глаза вылезают и наливаются кровью; челюсти самцов становятся длинными и острыми. А они все идут и идут. В верховьях они мечут икру, и сразу слабеют, пытаются вернуться и подыхают, всплыв на поверхность реки брюхом вверх. Течение снова несет их к устью, и они удобряют собой тучный ил в речной дельте. Выметанная икра остается в верховьях рек. Из нее вылупляются маленькие рыбки. Их зовут мальки. Едва появившись и мире, они начинают снова стремиться к соленой воде и уходят в длинное, медленное путешествие к морю. Они попадают в море тощими рыбешками и один за другим, бессчетным косяком, отправляются в караванный путь неизвестно куда. В течение четырех лет они жиреют на подножном корму океана. Заповедные места, куда собираются мальки американских и азиатских рек, никому не были известны. И здесь-то пришел Нильс Лангефест, норвежец и капитан на службе у компании Скагуэй. Он следил за рыбами много лет и терпеливо отмечал их путь. И он был награжден. Он нашел место, где ходят стада лучших в мире лососей. Самых жирных и нежных, вскормленных океаном, не истощенных плаванием к устьям рек. За ним следил весь рыболовный флот Америки. Каждая бочка его лососей производила сенсацию на рыбной бирже. Его выследила греческая шхуна «Панагиос», и за ней последовали все греческие, американские, норвежские, английские, японские и итальянские шхуны. Он плюнул на все и уехал в Трондьем.

— Да, это был истинно великий человек. И именно поэтому никто не поставит ему памятник.

— А разве он умер? — спросил я.

— Умер. Он не выдержал покойной жизни в Трондьеме. Он снарядил шхуну уже на собственный счет и покинул Норвегию. Через Гибралтар, Суэц, Индонезию он пришел сюда. Но разве вы ничего не слыхали о его гибели?

Я не слыхал, но я могу себе представить, как он умер. Я знаю их хорошо, этих людей океана. Людей, которые трудятся, как черти, ловят доллары с жадностью старого ростовщика и умирают, как герои. И среди всех отважные норвежцы.

Я вспоминаю рассказ о смерти Расмоса Данске, слышанный мной в Японии. Это был храбрейший из храбрых Берингова моря. Его судно получило пробоину и пошло ко дну в сорок секунд. Он стоял на мостике, устремив пустые, водянистые глаза навстречу зеленой смерти. Он утонул, рассказывая старый негритянский анекдот:

— И вот, представляете себе, этот черномазый священник заявляет: «О масса, я поцеловал ее, потому что можно целовать девушек в день рождества под веткой омелы. А у меня на шляпе была прикреплена маленькая веточка…»

Волны с плеском сожрали его.

Киты и мировая война

11 сентября 1928 года

Свободная от вахты команда собиралась в кубрике, куря трубки и лениво разговаривая о разных разностях. Стоит появиться мне, как все оживляются и начинается забубенное хвастовство. Каждый чувствует, что перед иностранцем необходимо чем-нибудь блеснуть. Блистать, собственно, нечем, так как неизвестно, что я за птица и что может меня поразить, но все-таки каждый рассказывает какую-нибудь историю.

— Вот, например, китайцы. Один дьявол знает, что это за хитрющая нация, доложу я вам, джентльмены. У нас в Сиаттле для них есть кварталы, которые не уступят никаким китайским кварталам в Фриско. Там происходит убийство за убийством. У них, скажем, есть Союз Дракона, но не думайте, что если это называется союзом, то это что-то вроде профессионального союза. Китайцы — прирожденные штрейкбрехеры. Ничего с ними не поделаешь. Пустили их в Америку — теперь не выкурить. Где появится один Джон — через год будет целый город. Верно? Верно! Рассказать вам, как они поселились в Сиаттле? Вот как. Сначала приходит один китаеза, вежливый такой, идет на Мешочный рынок: «Моя ищи один добрый артеля плотника». — «Пожалуйста, мистер Джон Мышеед, обратитесь в союз». Он ничего, согласен, обращается в союз, получает плотников. В Сиаттль, видите ли, прибыла целая партия ремесленников-китайцев. Нужно построить в каньоне, в окрестностях города, маленький квартал для них и для их косоглазых семейств. А у нас огромные каньоны и скалы возле Сиаттля — не уступят Альпам.

— Прошу прощения, Боб Пирс, я бывал в Сиаттле, но никогда не видал там скал, — вмешивается один из матросов, высокий широкоплечий парень. — Признайтесь, что вы это приврали насчет скал.