Подвиг 1969, №3

— Ах да! Панаис. Я же сказал, что долгое время не был здесь. Когда вернулся, его здесь не было. Отец его умер. Мать вновь вышла замуж. Панаис уехал к отчиму и двум сводным сестрам на Крит. Его отчим то ли рыбак, то ли фермер. Его убили в бою с немцами невдалеке от Кандии, в самом начале войны. Панаис взял лодку и помогал союзникам бежать с Крита. Его поймали немцы. Подвесили за кисти рук на деревенской площади. Там, где жила его семья. Это недалеко от Кастели. Его выпороли так, что были видны ребра и позвоночник. Для острастки другим. И оставили умирать. Потом сожгли деревню. А семья Панаиса исчезла. Вы понимаете, майор?

— Понимаю, — мрачно сказал Меллори. — Но ведь Панаис...

— Должен был умереть. Но он крепкий парень. Крепче сучка старого граба. Ночью друзья обрезали веревку и спрятали его в горах. Там он был, пока не выздоровел. Потом снова объявился в Навароне, бог знает каким образом. Наверное, греб на маленькой лодке от острова к острову. Он никогда не говорит, зачем пришел обратно. Видать, ему доставляет больше удовольствия убивать немцев на своем родном острове. Не знаю, майор, могу только добавить, что еда, сон, свет, солнце, женщины, вино ничего не значат для этого человека. Меньше, чем ничего. — Лука остановился. — Он подчиняется мне, потому что я слуга Влакосов. Но и я его побаиваюсь. Убивать, убивать и еще убивать — вот смысл его жизни. — Лука замер и втянул воздух, словно ищейка, учуявшая беглеца. Нога об ногу обил снег с ботинок и уверенно двинулся наискось по склону. В правильности направления он не сомневался.

— Далеко еще, Лука?

— Двести ярдов, майор. Не больше. — Лука сдул снег с темных тяжелых усов и выругался. — Я вряд ли пожалею о том, что, наконец, добрался до места.

— Да и я тоже. — Меллори вспомнились ненадежное промозглое укрытие и мокрые камни пещеры почти с любовью.

Становилось все холоднее и холоднее. Ветер набирал скорость. Его стонущий вой разносился окрест. Приходилось сильно сгибаться, чтобы преодолевать его сопротивление. Неожиданно они остановились и глянули друг на друга. Вокруг была только снежная пустыня. Они склонили головы, вслушиваясь.

Никаких подтверждений, что им внезапно послышался неясный звук.

— Вы тоже что-то услышали? — спросил Меллори.

— Это всего-навсего я, — Меллори резко обернулся на басовитый густой голос: громадная белая фигура поднялась из снега. — Молочная цистерна на булыжной мостовой — ерунда по сравнению с тобой и твоим другом. Снег приглушал ваши голоса. Я засомневался, надо ли стрелять...

— Откуда ты взялся, Андреа? — Меллори глядел на него с удивлением.

— Шел за дровами, — объяснил Андреа. — Искал дрова. Поднялся вверх на Костос еще на закате солнца, когда снег немного перестал. Могу поклясться, что видел оттуда хижину в ложбине. Где-то недалеко. Темный квадрат ее отчетливо выделялся на снегу. Так я отправился...

— Вы правы, — перебил его Лука. — Это хижина старого Лэри, сумасшедшего. Он пас коз. Все его предупреждали, но Лэри не слушался никого й ни с кем не разговаривал, кроме своих коз. Он погиб в хижине от оползня.

— Плохой конец, — промолвил Андреа. — Старина Лэри все-таки согреет нас сегодня ночью. — Он резко остановился, увидев ложбину у самых своих ног. Проворно спрыгнул вниз. Крепкие, как у горной овцы, ноги спружинили. Дважды свистнул и чутко вслушался, ожидая ответа.

Кейси Браун встретил его у входа в пещеру с опущенным автоматом и отодвинул брезентовый полог.

Чадящая сальная свеча, тяжело колыхнувшись языком пламени от внезапного порыва ветра, наполнила пещеру тревожными движениями теней. Свеча догорала. Черный обугленный фитиль склонился почти на самый камень. Лука снял маскхалат и зажег новый огрызок от гаснущего огонька. На миг обе свечи вспыхнули вместе, и Меллори впервые как следует разглядел Луку. Маленькую плотную фигурку в темно-синем пиджачке, обшитом черным шнуром по краю, с узорами на груди. Пиджачок плотно облегал тело и перехвачен алым кушаком. Смуглое улыбающееся лицо, пышные великолепные усы, которые грек носил как знамя. Улыбчивый кавалер, д’Артаньян в миниатюре, весь увешанный оружием. Меллори увидел окруженные морщинками блеклые глаза, темные, печальные, словно навсегда усталые. Он успел заметить в них невыразимую скорбь. Огрызок свечи вспыхнул и погас, а лицо Луки исчезло в тени.

Стивенс лежал, вытянувшись в спальном мешке. Дышал хрипло, часто, отрывистб. Он не спал, когда они вошли, но от еды и питья отказался. Отвернулся к стене. Забылся тяжелым больным сном. Казалось, он совсем не чувствует боли. «Плохой признак, — мрачно подумал Меллори. — Самое худшее». Ему хотелось, чтобы Миллер возвратился поскорее.

Кейси Браун запил последние крошки хлеба добрым глотком вина, поднялся на окоченевшие ноги, отодвинул в сторону полог и грустно уставился в снежную круговерть. Передернулся, опустил брезент, продел руки в лямки передатчика, собрал в моток веревку, взял фонарь и подстилку. Меллори глянул на часы. Без четверти двенадцать. Вот-вот наступит время радиосвязи с Каиром.