Подвиг 1969, №3

Меллори молча следил за его манипуляциями. Андреа глянул на него снизу вверх, улыбнулся, поднялся на ноги и потянулся к рюкзаку. Через полминуты он облачился в белый масккостюм и плотно затянул шнурки капюшона. Потом надел Мягкие брезентовые сапоги, взял маузер и снова улыбнулся.

— Я тут подумал, может, мне пройтись, капитан, — сказал он извиняющимся тоном. — Конечно, с вашего разрешения.

Меллори несколько раз мотнул головой, что-то с трудом припоминая.

— Ты сказал, чтобы я ни о чем не беспокоился, — пробормотал он. — Мне надо было догадаться, а тебе стоило сказать, Андреа. — Но протестовал он слабо. Он не чувствовал раздражения при таком посягательстве на свой авторитет. Андреа никак не мог отвыкнуть от офицерских привычек: самому принимать решения. Когда он спрашивал одобрения или совета, то скорее проявлял вежливость или просто информировал. Меллори не возражал. Облегчение и чувство благодарности к улыбающемуся гиганту — вот что он ощущал. С Миллером он говорил о Стивенсе небрежным и безразличным тоном. Только для того, чтобы спрятать свою горечь от необходимости поступать так жестоко с раненым парнем. Но и сам он даже не предполагал, как тяжело и больно станет сердцу от принятого решения. А теперь оказалось, что оно не обязательно.

— Извините меня, — с хмурой улыбкой сказал Андреа. — Я должен был сказать вам... Я-то думал, вы догадались. Это ведь лучший выход из положения, не так ли?

— Только это и можно сделать, — откровенно признался Меллори. — Ты хочешь увести их вверх, к перевалу.

— Другого пути нет. На лыжах, вниз по склону, они через несколько минут догнали бы меня. Я, конечно, не могу вернуться, пока не стемнеет. Вы будете здесь?

— Кто-нибудь из нас останется, — Меллори взглянул в сторону Стивенса, растиравшего ладонями усталые глаза. — Нам нужны еда и топливо, Андреа, — сказал он тихо, — этой ночью я пойду в долину.

— Да, да, конечно, мы должны сделать все возможное, — серьезно, почти шепотом ответил Андреа. — Пока можем. Он еще мальчишка, совсем ребенок. Может быть, это и ненадолго... — Он отвернул полог и поглядел в вечернее небо. — К семи часам я вернусь.

— В семь, — повторил Меллори. Небо уже потемнело от тяжелых облаков. Порывы ветра поднимали снежные вихри и сметали их в неглубокую впадину перед пещерой. Меллори вздрогнул и схватил могучую руку грека. — Ради бога, Андреа, — спокойно потребовал он, — береги себя.

Береги себя, безрадостно улыбнулся Андреа, мягко высвобождая руку. — Обо мне не думайте, — его голос был спокоен и доброжелателен. — Если ты и хочешь помолиться, то моли бога за тех несчастных, которые вздумали охотиться за нами. — Он вышел, полог опустился за ним.

Меллори нерешительно постоял у входа в пещеру, бессмысленно глядя в белеющий просвет, потом резко повернулся, прошел к стене и сел на корточки перед Стивенсом. Голова парня покоилась на заботливой руке Миллера, глаза ввалились и ничего не выражали. Меллори улыбнулся. Он надеялся, что шок еще не наступил.

— Ну и ну, наконец-то соня проснулся. Лучше поздно, чем никогда, — он открыл непромокаемый портсигар и протянул его Стивенсу. — Как себя чувствуешь, Энди?

— Замерз, сэр. — Стивенс покачал головой, отказываясь от предложенной сигареты, и попытался улыбнуться. От этого подобия улыбки Меллори передернуло.

— Ну, а нога?

— Думаю, что она отмерзла, — Стивенс без любопытства глянул на белый кокон перебинтованной ноги. — Одним словом, я ничего не чувствую.

— Замерзла, — фыркнул Миллер. — Он говорит, замерзла. Чертовская неблагодарность! Если это не первоклассное медицинское обслуживание, то кто же я тогда?!.

Слабая улыбка скользнула и пропала на лице Стивенса. Он поглядел на забинтованную ногу, перевел взгляд на Меллори.

— Слушайте, сэр, не стоит дурачить самих себя, — тихим невыразительным голосом начал он. — Я не хотел бы показаться неблагодарным. Я терпеть не могу самой мысли о дешевом героизме, но... Так вот. Я просто чертов камень у вас на шее, и...

— Оставить тебя, да? — прервал его Меллори. — Оставить тебя, чтобы ты тут замерз насмерть или попал в лапы немцев. Забудь это, детка. Мы еще в состоянии позаботиться о тебе и об этих пушках.

— Но, сэр...

— Вы нас оскорбляете, лейтенант, — снова фыркнул Миллер. — Вы задеваете наши чувства. Кроме того, как профессионал, я должен довести свой клинический случай до полного выздоровления. А если вы думаете, что я собираюсь это сделать в какой-нибудь вшивой немецкой каталажке, то можете...

— Достаточно, — остановил их Меллори движением руки. — Вопрос закрыт. — Он увидел, как щеки больного порозовели от удовольствия и рвет благодарности затеплился в безразличных глазах. Ему стало стыдно за эту благодарность. Стыдно и больно, ибо его забота диктовалась не беспокойством за раненого, а опасением, что тот может их предать, вольно или невольно...

Меллори наклонился и стал расшнуровывать ботинки.

— Дасти, — сказал он, не поднимая головы.

—  Да?