Над самой землей Вайдеман вывел самолет из пике. На ровном ржаном поле валялись трупы лошадей и всадников. Одна лошадь, обезумев от страха, неслась по жнивью, сшибая снопы. У ее копыт, зацепившись ногой за стремя, болтался легионер. Лошадь мчалась к границе.
Двинув ручкой газа, Вайдеман набрал высоту, чтобы лучше прицелиться. И в этот момент он увидел, как навстречу лошади, дымя сизыми облаками выхлопов, ползли танки с белыми крестами на бортах. Танкисты, высунувшись из люков, стреляли по лошади из парабеллумов.
Авиагруппа уже летела над польским аэродромом, когда ее нагнал Вайдеман. В березовой роще белели цистерны с горючим. У длинных, с выпуклой крышей ангаров и кирпичных мастерских рядами стояли самолеты. Сверху хорошо было видно, как техники стягивали с моторов чехлы, коноводы запрягали лошадей в брички-бензозаправщики, зенитчики, еще не очнувшись от сна, бежали к пулеметам.
Через минуту аэродром скрылся в дыму и огне. Истребители тройками сваливались с неба, стреляли из всех пулеметов. Только одному пилоту удалось добежать до своего самолета и запустить мотор. Он вырвал машину из костра пылающих истребителей и сразу пошел на взлет, на верную смерть — один против шестидесяти.
Аэродром пылал. Горели ангары, горели цистерны, горели самолеты, так и не успевшие взлететь.
Над самой землей проплыли пять трехмоторных «юнкерсов». Флагман развернулся навстречу черному дыму и нацелился на посадку.
— Вот черти! — вслух воскликнул Вайдеман.
«Юнкерсы» садились, тормозя изо всех сил. В конце полосы распахивались дверцы, и автоматчики на ходу спрыгивали на землю, рассыпались цепью, расстреливали тех, кто еще был жив на аэродроме.
Вайдеман повернул свою группу к Ченстохову.
В середине февраля 1940 года на Центральном ипподроме Коссовски встретил Пихта. Тот стоял с группой офицеров из свиты Удета, оглядывал лошадей.
— Крупно играете, лейтенант?
Пихт обнажил в улыбке сверкающие зубы.
— Зигфрид! Затворник! Не знал, что ты тоже играешь на скачках.
— Я здесь редкий гость. К азарту, ты знаешь, не склонен.
— Идешь по следу? Крупная охота? Международная сенсация: шпион-жокей.
— Э, брось.
— Тебе, Зигфрид, надо ставить на темных! — Пихт раскатисто расхохотался. Несколько офицеров заинтересованно обернулись. Коссовски взял Пихта за локоть, отвел в сторону.
— А ты предпочитаешь ставить на гнедых?
— Тайна ставок, господа, тайна ставок. Тебе, Зигфрид, эта масть не нравится?
— Я обожаю гнедых. Но что-то не помню случая, чтобы они забрали все призы. А к тому же жокеи! Мальчишки! Разве это международный класс?
— Ты что-то мрачен сегодня, Зигфрид. Уже успел проиграться?
— Человек, лишь изредка посещающий ипподром, не может позволить себе проигрывать. Я выиграю, как всегда, Пауль!
Ударил гонг. Публика, отхлынув от паддоков, осадила лестницы трибун. Оглушительно наперебой закричали букмекеры.
— Посмотрим, как придут. Твои седьмая? — спросил Коссовски.
Пихт не ответил. Прильнув к окулярам бинокля, он следил за борьбой на дистанции. К Коссовски подошел офицер в форме люфтваффе, передал конверт. Коссовски быстро пробежал глазами бумагу, сложил ее, небрежно сунул в карман.
— Кстати, Пауль, ты уже слышал? Русские прорвали линию Маннергейма.
— Недолго они возились. Ну, фюрер за барона заступится. Ты куда, Зигфрид?
— Вынужден удалиться. Надеюсь в скором времени увидеться с тобой и продолжить беседу здесь или у нас в министерстве.
— Сказать по правде, не люблю я ваши научные апартаменты. Очень там тихо.
— Зря. Искренне говорю, зря. У нас хорошие ребята. Умницы.
— Дай им бог здоровья. До свидания.
— До свидания. Желаю выиграть.
Уже уходя с ипподрома, Коссовски услышал, как диктор объявил: «Бег на первом месте закончил Алый Цветок».
Зигфрид замешкался, раздумывая, не вернуться ли за выигрышем, но потом подозвал такси и попросил отвезти его на Кайзервильгельмштрассе.
В ночь на 10 мая 1940 года у самолетов 51-й бомбардировочной эскадры были закрашены опознавательные знаки германских люфтваффе. Летчики этой эскадры отличались особым усердием, но даже им не сообщили о цели полета и маршруте. Они вышли из своих казарм в абсолютной темноте, надели парашюты, заняли места в кабинах и по радио доложили о готовности на флагманский корабль командиру эскадры полковнику Йозефу Каммхуберу[1].
— Превосходно, парни, — сказал Каммхубер (в эскадре он слыл запанибрата). — Держитесь тесней за меня. Навигационных огней не зажигать. Бомбить по моей команде. Я скажу одно слово — «этуаль», по-французски это «звезда». Через пять минут полета поворачиваем обратно.
Взревели моторы. Прожекторы на мгновение осветили взлетную полосу. Самолеты, тяжело груженные бомбами, оторвались от земли. Штурманы догадались, что они летят к границе Франции. На картах они привычно чертили курс, вели счисление по времени и скорости полета, передавали летчикам записки с поправками.
И вот в тишину эфира ворвался веселый голос Каммхубера:
— Этуаль!