— Замечания у меня есть только по поводу некоторых мелочей. Пилот Хирасуки! Бомбометание ваш навигатор вел сегодня правильно. Расчет был безупречен. Я любовался тем, как точно вы подожгли северо-западные стога.
(«Здесь инсценируют сражения? Не то что в школе — стрельба по квадрату на полигоне…»)
— Несколько ошибочно поступили вы, выбирая мишенью амбары, тогда как надо было брать скопления повозок и крестьян. Есть у вас некоторая нечистота в разворотах. Между прочим, командир соединения Хамада делал боевые развороты точно так же. Вы знаете его конец. Вы пикируете, милый мой, но выходите со склоном на 20 градусов. Стыдно! Изложите-ка быстро сегодняшнее задание!
— Мы имеем расположение разбойничьих банд в районе пункта ААН по полукилометровой карте, — забарабанил пилот. — Задача — уничтожить банду и подорвать ее материальную базу в корейских деревнях, не касаясь хуторов японских колонистов-новоселов. Эскадрилья тратит четыре тысячи пятьсот килограммов бомб за четыре часа.
— Понятно?
Глава одиннадцатая
НАУКА НАБЛЮДЕНИЯ
Многие авторитетные люди утверждают, что японский летнаб является лучшим аэронавигатором в мире. Чувство линии и цвета, развиваемое в японце с детства изучением китайских иероглифов, является одним из основных его качеств.
Японский летнаб должен уметь опознавать мир с воздуха. Он может, например, по неуловимым для простого человека признакам определить, занята ли местность повстанцами. Он должен быть воздушным Шерлоком Холмсом, воздушным Цукамото.
Аэронавигаторы тренируются для этого каждый летный день. Затем они просиживают ночи, приучаясь читать на глаз фотограммы. Они изучают детали, пятнышки ландшафта, цвета. Летнаб с каждым полетом видит все острее и острее. Он может рассказать все, что делается на земле. Под конец он достигает виртуозности.
Он может рассказать, принадлежит ли видимая сверху слабо намеченной черточкой крестьянская арба богатому или бедному крестьянину. Уже с полуторы тысячи метров он отличает движение колонны японских войск от колонны партизан, не имеющих японского интервала между шеренгами.
— Помещичье владение, например, всегда можно отличить от арендного и от крестьянского, — учат летнаба опытные фотограмметристы. — Крестьянские земли расположены обычно в оврагах и на каменистых склонах холмов, поэтому линии запашки кольцеобразны. Корейцы имеют обыкновение кругами опахивать возвышения. Линии помещичьих запашек — прямы и длинны. Земля здесь несколько иного цвета, плодородного, густо-желтого. Арендные земли выглядят как кости в игре мадзьян. Они прямы, но нарезаны продолговатыми маленькими клетками, отгороженными тенями заборов. В некоторых районах вы можете безошибочно бомбить все строения, расположенные на кольцевых запашках, зная, что попадете на бандитские землянки и дома. Понятно?
Помощник командира, подполковник Садзанами, сказал с Аратоки несколько слов и отпустил его. Аратоки не чувствовал себя с ним свободно: он оценивал взглядом недостатки летчика (так казалось Аратоки). Сам он был сухой, тихий; маленькие, детских размеров, руки, угловатыми складками лежащий мундир, узкий таз, мертвое, острое и желто-бледное лицо.
Аратоки пошел вместе со своим пилотом в офицерскую столовую. Его звали Муто Кендзи. Он был совсем молодой человек, заросший рыжими рябинами. С прыщавым лбом, красивый, он смотрел на Аратоки беспокойными глазами способного циника. Аратоки старался говорить с ним в тон.
В столовой он быстро со всеми сдружился.
В гарнизоне общий тон разговора был совсем иной, чем в школе. Чтобы не показаться резонерствующей крысой, Аратоки старался не возражать, но и соглашаться он не мог, чтобы не прослыть радикалом.
На всякий случай он сказал:
— У нас в школе зд
Встретил его гогот:
— «Они в школе уважают»!..
— И мы их уважаем за то, что они бьют шоколадными бомбами по картонным бандитам…
— Вы же привилегированные…
— Если они «уважают», то почему никто из десятого выпуска не пошел на материк — все остались в управлении и штабе?..
— «Настоящие герои»!..
Аратоки смутился, но возражать резко не посмел.
— Наш народ — герой всегда и повсюду.
— Народ — герой, если велят…
— Что вы только говорите?!. Ведь это японский народ!
— Утверждаю, что наш мохноногий мужичишка не думает ни о чем, как только запихать в рот лишнюю горсть риса, — не думает ни о родине, ни о японской чести, ни об императоре…
— Так нельзя говорить.
— Мы с вами, если понадобится, каждый день умрем. Но это — мы с вами.
К концу разговора у Аратоки прошло первое смущение.