Подвиг

Плоско зарываясь носом в воду, парусник входит в широкий залив, защищенный остроконечной горой. Впереди открывается неправдоподобная перспектива далекой океанской гавани, с коническими курящимися горами, стадами китов у мыса. Так больше не рисуют чужие страны, но такими они были на гравюрах начала прошлого века.

Из воды торчат обточенные рифы и сглаженные волной каменные площадки, на которых с овечьим блеянием ползают матки котиков.

«Подождите, — говорит автор английской баллады, немного насмехаясь над своим положением пророка по обязанности, — попробуйте угадать, что будет дальше. Чем объяснить русский флаг, поднятый на „Зунде“? Для чего ему, белые мачты и бревна, торчащие с бортов (а бревна в тумане похожи на пушки — не забудьте это!)? Попробуем угадать, кого он встретит в заливе. Для этого мы, пока „Зунд“ огибает рифы, взберемся на вершину остроконечной горы и посмотрим вниз».

Возле котикового лежбища стоит другой парусник. На корме мы видим надпись «Штральзунд».

Матросы со «Штральзунда» ходят по берегу. Они бьют котиков тяжелыми дубинами, веселясь как убийцы. Автор с суровым и угрюмым мастерством описывает лежбище котиков. Их шерсть коричневая с проседью. У них длинные уши и сивые усы.

Я не видел битвы старых океанских парусников. Неисправимые аварии много лет назад вывели их из строя. Они были проданы разным речным компаниям — старьевщикам портов — и потом были отданы на слом и сгнили в глухих затонах. Они исчезли в морях так давно, что бойкие грузовые пароходы, сменившие их, успели превратиться в продырявленных, страдающих одышкой стариков с котлами, готовыми взорваться каждую минуту. Но места и моря, где шли корабли с просмоленными парусами и на фут наполненными водой трюмами, остались такими же, как во времена подвигов и обманов парусного флота.

Капитан «Штральзунда» стоит на спардеке в розовых, как заря, подтяжках. Его зовут Томас Холл. Я ясно представляю себе, как лицо его наливается кровью, он прыгает на коротких ногах, машет рукой: «Свистать всех наверх! В залив вошел русский фрегат». И эти слова, взятые из морского романа, не кажутся мне выдумкой. Так правдивы застланные туманом скалы, где всегда слышно кряканье топорков и гаг.

Матросы кидаются к лодкам, бросив шкуры убитых котиков на берегу, и «Штральзунд» подымает паруса.

Впереди мокрый туман. «Штральзунд» выскользнул из залива, ожидая залпа батарей фрегата.)

Пяти кабельтовых они не прошли, не слыша выстрелов вслед,
Когда шкипер хлопнул по лбу рукой и свистнул себе в ответ.
«Обман за обманом! — воскликнул он. — Да не будь я Томас Холл —
Здесь у вора шкуры вор украл и вора вор провел.
Куда девались мои глаза, когда я дал ход назад?
И будь я повешен, если тот корабль был русский фрегат!
Во имя всех шхун Ванкувера и всех твоих шлюпок, Мэйн! —
Все это проделал не кто иной, как старый Рюбен Пейн.
Он чинил и белил свой треклятый бот (пусть дьявол его возьмет!),
Но я узнал декгауз его судна, и он от меня не уйдет».

(Здесь снова из памяти моей выпадает целая страница. Я неясно припоминаю, однако, ее смысл. Томас Холл отдал в рупор хриплое приказание, отрывистое как охотничий крик. «Штральзунд», приспустив паруса, медленно повернул обратно к заливу. Он продвигался, осторожно нащупывая воздух бугшпритом, как слепой матрос костылем. В английском тексте здесь стоит характерное, но вряд ли переводимое выражение: «Его доски дрожали, и каждый чувствовал себя не в продвижении вперед, а в опускании куда-то вниз». К сожалению, я не могу вспомнить потрясающую перебранку двух капитанов и описание начала битвы парусников в едком морском тумане.)