Подруги

В гостиной дети смотрят по телевизору фильм «Звездной тропой». Телевизор маленький, портативный. Оливер полагает, что, если уж опускаешься до уровня массовой культуры, а вернее, бескультурья, меньшее зло — купить маленький, а не брать напрокат большой. Детям, кажется, все равно. Чем труднее разглядеть изображение, тем внимательней их жадные взгляды.

— Серьезно? — с неподдельным любопытством спрашивает Хлоя. — Вы уверены?

— Такой жизни, как у моей мамы, я бы не потерпела.

— А разве у вас другая? — машинально спрашивает Хлоя, думая о своем. Настроение у нее переменилось. Почему Оливеру сегодня во что бы то ни стало понадобилось читать Франсуазе, если ей, Хлое, ему вот уже несколько недель читать нечего? Будто нарочно ждал удобного случая ее унизить, пользуясь ее отсутствием. И не просто ждал, кстати, — сам навязывал ей безделье, зная, что оно погонит ее из дому. Да нет, Оливер не способен на такое. Конечно, нет. Тем более когда речь идет о его работе.

— Чем у мамы? Еще бы, ничего общего, — возмущенно говорит Франсуаза.

— Посуду вот моете.

— Да, но суть совершенно иная. Совершенно иные обстоятельства.

Видно, что Франсуаза не на шутку всполошилась.

— Mon Dieu[31], — продолжает она, — в шестьдесят восьмом я сражалась на баррикадах. Меня забрали в полицию. Избивали, не посмотрели, что женщина. Потом выпустили. Мы с товарищами заперлись в актовом зале и объявили голодовку. Я долго не сдавалась. Но нельзя же было, в конце концов, допустить, чтобы меня исключили. Мне был нужен диплом.

— Для чего же?

— Ради моей личной свободы. Ради свободы Франции я сделала все, что могла. Я пострадала за Францию. Но мне важна была и моя свобода.

— И это вы называете свободой?

Франсуаза с таким остервенением трет стакан, что он, того и гляди, лопнет.

— Легче, легче, — говорит Хлоя.

— Виновата, — говорит Франсуаза. — Это, наверно, от усталости. Я не высыпаюсь.

— Зато я высыпаюсь, — говорит Хлоя.

Молчание. Франсуаза сливает в фаянсовую миску жир, в котором жарилась картошка. Хлоя замешивает тесто для булочек на завтрак Оливеру.

— Это временно, — говорит Франсуаза. — Вы должны понять. Дайте срок, и я найду себе работу по специальности. У подруги, на которой женился мой жених, нет высшего образования, она училась на кондитера. Мне бы открыто и свободно вступить в связь с моим женихом, как я и собиралась, а я пошла на поводу у родителей, и они принялись готовить свадьбу по всем правилам. Подруга тоже приехала на свадьбу и сманила жениха. Какое унижение! Как кондитер, подруга зарабатывала больше, чем я в отделе народного образования, и потом, она красивей. У нее тоже растет пушок на лице, но у блондинки не так заметно. И все же больно, когда тебя променяли на такое ничтожество. Я решилась ехать в Англию, ибо в этой стране отношения между мужчиной и женщиной свободные, достойные, честные. В какой другой европейской стране мы могли бы так счастливо жить втроем?

— Вот именно, — говорит Хлоя.

— Хорошо бы моя мама была вроде вас, привечала отцовских любовниц, принимала их в доме. Все равно я-то с ними водила дружбу, от меня они ничего не скрывали. Незачем делать тайну из отношений между полами.

На кой черт сдалась Оливеру эта девица, думает Хлоя. Нелепа, суха, скучна. Или, может быть, как раз поэтому?

Входит Иниго, в руках у него грязная белая майка.

— Полюбуйтесь, — говорит он сокрушенно. — Это же моя футболка. Мне завтра играть, а она не стирана.

— Я выстираю, — с готовностью отзывается Франсуаза. — Выжму как следует, повешу у плиты, и до завтра успеет высохнуть.

В знак благодарности Иниго щиплет Франсуазу за мягкое место. И психолог с дипломом, взвизгнув, подпрыгивает, фыркает, заливается краской.

Хлоя уходит от них, подсаживается к детям и смотрит, как Капитан и мистер Спок расправляются со злокозненными инопланетянами, которые то и дело проникают на космический корабль в образе прекрасных и маловыразительных дев.

Кевин, Кестрел и Стэноп подвигаются на диване, освобождая Хлое место. Это совершается молча, вслепую. Никто ни на секунду не отрывает глаз от экрана. Имоджин, забыв про свои восемь лет, перебирается с пола к ней на колени. Расступились, принимая Хлою, и вновь сомкнулись вокруг нее. У Хлои отлегает от сердца. Женский удел — дети, думает она. Все прочее — сверх программы, роскошь, подачка судьбы.