— А как же, — отозвалась она, — есть. Как не быть! Только на кухне у плиты мне с ними вроде несподручно. Опять же на работе… Уборщица я. И тут они ни к чему. А на праздники мы редко куда ходим. Мой как закатится, хорошо если к понедельнику очухается. Некогда их, награды-то, носить. Лежат вот в коробочке. Иногда вспомнишь фронтовые годы, поглядишь, поплачешь. Сколько я с поля боя бойцов вынесла, а сколько там осталось!
Она вдруг заторопилась, засобиралась:
— Вы уж извините. Мне на завод пора.
Я хотела уйти, но Кирилл Петрович остановил меня:
— Погоди, Нина. Вместе выйдем. Покажешь мне двор. Ты ведь в этом доме живешь?
— Напротив.
— Все равно. Все знаешь.
Мы вышли во двор. На лавочках бабки-пенсионерки судили-рядили, каждому прохожему давали характеристику. Мужики за столиками стучали костяшками домино.
Двор был уютный, ухоженный, приятно посидеть. Большие круглые клумбы чернели свежей, только что перекопанной землей. Дальний уголок двора недавно занимала волейбольная площадка. Сохранились две ее стороны, обнесенные железной сеткой. Четверо пожилых мужчин, вооружившись ломами, выворачивали из земли добротно заделанные столбы. Как бы соревнуясь с ними, женщины яростно вгоняли лопаты в жесткую, притоптанную ребячьими ногами землю.
Мне стало больно. Сколько мы, мальчишки и девчонки, потрудились, сооружая эту площадку! И вот теперь все гибло. Я отвернулась.
— Что это они площадку копают? — спросил Кирилл Петрович сидевшую на скамейке бабку, показавшуюся ему самой осведомленной в дворовых делах.
— Копают? — переспросила та. — А оттого и копают, что один беспорядок от нее. Шум, гвалт всегда. Спокою нет. К тому же мальчишки озорничают. Вон, гляди, вчера окно высадили. Через это окно наше терпение и кончилось. Домовый комитет решил площадку засадить пионами. Чтоб, значит, земля даром не пропадала. А заодно и окна целее будут.
— Цветов, кажется, у вас хватает, — заметил Кирилл Петрович.
Бабка подозрительно посмотрела на него:
— А ты, мил человек, откелева будешь? Чево тебе за охота наши цветы считать? Цветы, они никому еще не мешали. И от них хулиганства нет. Я вчера лекцию слушала, так говорят, цветы дают это самое… эвстетическое воспитание. А нам его как раз и не хватает. А если по-нашему, по-простому сказать, цветок глаз ласкает и хорошему учит.
— Так-то оно так, — согласился Кирилл Петрович. — Только чем же подростки у вас во дворе займутся?
— А этим самым подрастающим во дворе делать нечего, — отрезала бабка. — Им уроки учить надо, а не баклуши бить и не мяч пинать. Уж сколько жалоб от мамаш на эту площадку несчастную было! Отвлекает от уроков. Сидит какой ни на есть Коля, ему задачку решать, а он в окошко поглядывает. Манит его эта самая площадка. Да еще какой-нибудь обормот в это время во двор выбежит да свистнет, созывая своих бесенят, — тут уж этого Коленьку за учебником никакой веревкой не удержишь. А потом учителя из школы ходят, жалуются: домашние задания ученики не выполняют. Нет уж, — решительно заявила она. — Вскопаем эту площадку, так хоть соблазна не будет. Пусть цветы растут, воспитывают.
Кирилл Петрович повернулся ко мне:
— Давайте выслушаем другую сторону. Как ты, Нина, смотришь?
Мне не хотелось связываться с бабкой. Я ж ее знала. Потом от нее проходу не будет. И я промолчала.
— А что ей смотреть? — ответила за меня бабка. — Им слово не дадено. Малы еще смотреть-то.
Скороходов спросил меня, знаю ли я Мухина-старшего. Я кивнула: «Конечно».
— Покажешь.
Он присел на скамейку рядом с бабкой. Ждать пришлось долго. Менялись мужчины за столиками, менялись бабки на скамье. Я сбегала домой пообедать, а он все сидел, все ждал.
Прошел вихляющей походкой небрежно одетый мужчина.
— Ванька Косолапый, — проворчала очередная соседка Кирилла Петровича. — Не берет его лихоманка.
— А что ж домовый комитет не приструнил его? — вставил Скороходов.
— Не дело это домового комитета, — отпарировала бабка. — На то милиция есть. Чего она смотрит?
Держась за стенку, появился пожилой, но крепкий еще мужчина.
— Вот он, Мухин, явился, — прокомментировала все та же бабка. — Под мухой.
Разговор с Мухиным не получился. Узнав, что интересуются его сыном Борисом, он начал шуметь, стучал кулаком по скамейке, грозил:
— Что он еще натворил? Не потерплю, прибью. Мало я их учил. Это все жена, распустила, разнежила. А их надо в руках держать, не позволять.
Скороходов пытался объяснить, что его интересуют отношения отца с сыном и, в частности, влияние отца на сына.
— Отношения! — гремел Мухин. — Я им покажу отношения. Выгоню к чертям собачьим. Голодом заморю. У меня — порядок. Я… не гляди, что я… У меня…
Кирилл Петрович оставил для Мухина повестку с приглашением явиться в следственный отдел. Попрощался со мной и ушел.
НА ЗАВОДЕ
Весь наш микрорайон тесно связан с заводом. Что на заводе произойдет, почти в каждой семье откликнется. И наоборот. Частенько семейные события на заводские влияют. Забежала я к Светке. А она: