— Я на самом деле не такая, понимаете? — сказала она Чеймберсу, сконцентрировавшемуся на дороге. — Может, когда я была моложе, но не сейчас. Я снова начала употреблять только в январе… а потом, за всем происходящим…
— Вы можете придумывать какие угодно оправдания, — задумчиво сказал Чеймберс, — но если я сегодня чему-то и научился, так это что люди
Выждав несколько мгновений, позволив его депрессивному озарению осесть, Маршалл выключила обогрев и выглянула в окно на поблескивающие огоньки:
— Есть кое-что, что мне нужно вам рассказать… кому-нибудь рассказать. — Она глубоко вдохнула. — В ночь смерти Тобиаса Слипа… я была там. — Чеймберс вскинул брови, но не перебил ее. — У меня были ваши старые файлы по делу. В его мастерской было так холодно, что кругом все заледенело, поэтому мы поднялись поговорить в его кабинет, но я разозлилась и он попросил меня уйти. Я кричала на него. Он повернулся ко мне и… Он совсем чуть-чуть поскользнулся, но я до сих пор помню звук, с которым он скатился по лестнице. И я просто стояла как вкопанная, глядя на него… а потом оставила его там, — пристыженно закончила она.
Чеймберс не сводил глаз с дороги, обдумывая свой ответ.
—
Она все еще выглядела сломленной. Чеймберс вздохнул.
— Как
— Ой, мне в ту сторону, — сказала она, оглядываясь на левый поворот.
— Я знаю. Я просто хочу сделать быструю остановку по пути.
— Что мы здесь делаем? — спросила она, когда они припарковались возле галереи Элоизы под расходящимися на рассветном небе тучами.
Выбравшись, Чеймберс подошел к машине на другой стороне улицы и постучал в стекло. Маршалл присоединилась к нему, когда сонный полицейский опустил окно.
— Доброе утро, детектив-сержант.
— Мне нужны вчерашние записи, — сказал Чеймберс, и мужчина передал ему скучные отчеты о наблюдении.
— Я могу вам с чем-нибудь помочь, сэр? — спросил он, когда Чеймберс перевернул одну страницу и пробежал пальцем по листу.
— «Элоиза Браун и ее сопровождение замечены входящими в галерею с одной картиной и выходящими девять минут спустя с другой», — прочел он вслух. — С какой картиной? — риторически спросил он у Маршалл. — Там нет никаких картин!
— Не совсем так, сэр, — вставил мужчина в машине. — Возле входа висела одна.
Чеймберс оглянулся на галерею и бросил планшет с бумагами через окно.
— Ключи! — потребовал он. У невыспавшегося офицера ушло несколько мгновений на их поиски.
— Что происходит? — спросила Маршалл, трусцой следуя за ним, чтобы поспевать за его широким шагом. Чеймберс остановился у металлических ворот и вгляделся сквозь решетку в подсвеченную картину над дверью, висящую в плексигласовом ящике.
—
— Чеймберс? Что вы делаете? — удивилась Маршалл. Он включил свой фонарик и посветил им на картину вместо объяснения. — …Что? — растерянно повторила она.
— Она его предупреждает.
— Чего?
Он провел лучом по серым блокам в море зелени и произнес:
— Могилы?
— Я… Возможно.
— …Огонь, — сказал он, осветив оранжевую форму в углу.
—
— И деревья.
— …И?
— Могила его матери, пожар в университете и лавровый лес. Она предупреждает его, что мы знаем!
— При всем должном уважении, — дипломатично сказала Маршалл, — мне все-таки кажется, вы додумываете. Это просто формы. Вы видите то, что хотите видеть.
— Я ей не верю!
— А вам и не нужно! Но мы
— Нам нужно внимательно за ней приглядывать.
— Так и сделаем, — заверила она его.
Чеймберс все еще презрительно смотрел на картину и сказал, что он все равно это уберет.
— Доброе утро, — прощебетала Ева по пути к кофемашине, пока Чеймберс сидел за столом, сгорбившись над книгой. — Во сколько ты вернулся?
Он на мгновение поднял взгляд:
— Около часа назад. — И снова уставился в книгу.
— Как она?
— С ней все будет нормально.