Подпольный обком действует

К этому Боне пришли как-то ночью полицаи. Арестовали. Велели снять сапоги и штаны, приказали: «Иди вперед!» Он быстро пошел и сразу прихлопнул за собой дверь. Подставил полено. Так без штанов и удрал.

Сперва мы прокламации приколачивали к стенам домов молотком. Стучали громко. Нарочно, чтобы люди выходили и читали. Но это оказалось непрактично. Люди опасались и сразу же срывали лозунги и листовки со своих домов. Тогда мы решили клеить. Мать сварила клейстер. Мы клеили в общественных местах. Клеили даже в уборных. Там человек спокойно прочитает.

Потом нам доставили книжечки: «Как бороться с долгоносиком», «Трактор СТЗ-НАТИ». С виду совершенно невинные брошюрки. Первые две-три страницы действительно о долгоносиках и тракторах. А дальше обращение товарища Сталина к народу, обращение обкома партии, призыв идти в партизаны. Мы эти книжечки подбрасывали, а в базарные дни просто раздавали.

Я держал постоянную связь с отрядом почти два месяца. Выполнял многие задания. Но потом немцы принудили отряд отойти в леса. Я не знал уже, где наши. В Корюковку опять нагнали немцев. Полиция разнюхала, чем я занимаюсь. Пришлось уходить. Вот тут мне досталось. Я восемь суток бродил по лесу голодный.

Иду по лесной тропе, качаюсь от голода. Встречаю какого-то деда. Он взял меня ночевать, уложил на печь. Они со старухой ужинают, едят картошку и огурцы, а я стесняюсь попросить. Потом дед позвал к столу. Говорит: «Гордый вы народ, партизаны!» Мне приятно. А все-таки опасаюсь сознаться, что действительно партизан. Отнекиваюсь. Оказывается, этот дед заметил, что у меня под рубашкой граната. «Я, говорит, сыночек, понимаю, кого тебе надо. Партизаны вот в той стороне». И показал мне на лес, где областной отряд. На прощание подарил мне еще одну гранату.

Утром я пошел сюда. И получилось так, что я оказался в нейтральной зоне — между немцами и вами. «Ну, думаю, пропал». И решил, будь что будет, полезу к вам. Лучше от партизанской пули погибнуть, немцы бы меня, наверное, пытали…

Володя Тихоновский, несмотря на свой малый рост, стал отличным бойцом. Он был одним из инициаторов комсомольского движения за овладение всеми партизанскими профессиями. Ходил в разведку, изучил в совершенстве пулемет, миномет, противотанковое ружье. Участвовал в нескольких подрывных операциях на железных дорогах. Кстати сказать, за три года жизни в партизанском отряде Володя очень окреп и вытянулся. Теперь его уж никак не назовешь малышом.

Но приходили в отряд не только люди с чистой совестью. Пришел хлопец, лет семнадцати, Тимофей Фамилию его называть не стану, зачем молодому человеку портить жизнь воспоминаниями об этом эпизоде.

Тимофей — хлопец видный, плечистый. А на заставе — расплакался.

— Чего ревешь, дурень?

— Вы меня бить будете.

— Значит, заслужил? Рассказывай-ка, брат, за что тебя бить?

— Ведите до командира.

Повели его в особый отдел. Такой к тому времени создали специально для борьбы со шпионажем. Во главе этого отдела стоял Новиков. Пока Новиков задавал ему общие вопросы: откуда пришел, сколько лет, кто родители, Тимофей отвечал довольно бойко.

— Теперь, — сказал в заключение Новиков, — выкладывай, зачем пожаловал.

Тут Тимофей опять расплакался.

— Мамку тебе, что ли, позвать?

— Визьмить мене до себе. В партизаны. Не можу я бильше у нимцив.

— У тебя, брат Тимоха, на душе не все что-то ладно. Говори-ка правду. В полицию поступил?

Проницательность Новикова поразила Тимофея.

Он с минуту молчал. Потом буркнул:

— Виновен я. Бийте. Я бил и меня бийте.

— Тебя начальник к нам послал?

— Ни, сам.

Он клялся и божился, что в полицаи был завербован силой. И никому вреда не делал, только строем шагал и винтовку чистил.

— А вчера вызвал мене начальник и в сарай послал. Там пять чи шесть нимцив стоят. И Василь Коцура к лавке ремнями пристегнут. Хороший такий хлопець — Василь, дружок мий… Вин кузнецом у нас. Гляжу, морда у него сильно побита, кровь с носа капае. Так жалко мени его стало…

— Выходит, значит, ты, парень, сильно жалостливый?

— Я драку, товарищ начальник, зовсим не терплю. Ребята у нас в селе подерутся — я завсегда разнимаю. И бабы меня просили: «Иди, Тимоха, там пьяные схватились, — разведи».

— Так зачем же немцы тебя позвали?

— Тилько я в той сарай вошел, старшой нимец приказывает старосте: «Зови народ». Поки народ збирался, он всем другим нимцям показывает на меня, лопочет по-своему. Потим велел телогрейку скинуть и рукав у меня закатил. Потим дае мени в руку, на которой рукав закатан, плетку: «Бий!»

— И ты, сучья душа, бил своего друга!

— Да, слухайте, дядю, — голос Тимофея опять задрожал. — Я говорю тому нимцю: «Це мий дружок, не можу его бити…» Так той нимец пистолет до морды сует.

— И ты бил?

— Ну, а як же? Вин пистолет до морды и ногами топочет. И так лается, аж мне темно стало. Бью, а сам плачу, сильно жалко мени Василя.

— За что же ты его бил, за какое преступление?

— Не знаю. Староста объявлял, так я дуже хвилювався, не понял.

Новиков привел его ко мне.

— Решайте, Алексей Федорович, что с этим субъектом делать.