Подполье на передовой

После провала наступления на Мысхако среди немцев началась паника. Под покровом ночи неожиданно снимались и поспешно уезжали из города штабные канцелярии, конторы немецких оккупационных учреждений, крупные гражданские чины, представители немецких промышленных фирм. Одновременно началась массовая "эвакуация" населения. Планомерно, квартал за кварталом, улица за улицей опустошались массовыми облавами. Облавы обрушивались на базары и "толкучки", где жители выменивали продукты питания. Схваченных, гитлеровцы отправляли в лагеря на Тамань, в Крым, на Украину. Немецкое командование "проявляло заботу" о мирном населении, эвакуируя его в "безопасные" районы. Город пустел. И эта страшная, мертвая пустота неумолимо разрасталась, приближаясь к Чеховке и Мефодиевке.

Работать подпольщикам становилось все труднее. Кольцо опустошения смыкалось, сжимая район их действий. Единственным пока безопасным местом была община "мирных огородников".

Островерхова угнетали события последних дней. В облавы случайно попали многие надежные и верные люди, на которых опиралось подполье, несколько членов подпольной организации были увезены в глубокий немецкий тыл. Да и к общине, Кроликов несколько раз уже пытался подобраться вплотную, требуя людей на строительство оборонительных рубежей, и только угроза, что Чех пожалуется Райху, заставила его отступить.

Тяжелый осадок на душе оставили последние происшествия: смерть двух связных, особенно старого рыбака. Неубедительным был рассказ Свиркунова о его гибели. Трудно было согласиться, что он так нелепо утонул. Ведь еще пять лет назад старый рыбак на спор переплыл Цемесскую бухту.

Свиркунов бросил его в беде. Тот тонул, а Свиркунов спасал себя. Сергей Карпов требовал не расспрашивать, а допрашивать Свиркунова, а допросив, судить как труса. Сергея поддержали другие подпольщики.

Но Свиркунов, вопреки своим обычным бурным натискам на Карпова неожиданно разрыдался и стал просить, чтобы его спасли, что он извелся, что он не способен к такой работе, что, если можно, пусть его отправят на Большую землю или, в крайнем случае, к партизанам. Всхлипывая, он покаянно шептал, что понимает недоверие товарищей, что на их месте он так же вел бы себя и что у него просто сдали нервы.

Такой перелом в поведении Свиркунова привел в замешательство даже Карпова. А Юнашев, не глядя на Свиркунова, угрюмо буркнул:

- Черт с ним. Давайте все-таки переправим его к своим.

- Но сегодня-завтра этого не сделаешь, - заметил Карпов.

- На улице ему появляться нельзя, - сказал Юнашев. - Того "попа" мы не отыскали и не обезвредили. Пусть Свиркунов находится, как говорится, под домашним арестом.

И Островерхов согласился. Но тяжелый осадок чего-то нераскрытого до конца, чего-то темного и опасного в поведении Свиркунова, - осадок на душе остался.

Свиркунов на улице не появлялся. Он боялся случайной встречи с "попом", боялся Сергея Карпова, который не верил ни одному его слову. С ужасом вспомнил он пропажу стеаринового шарика. Хорошо, если он выпал в море, думал Свиркунов. А если там, в подвале, где он выжимал одежду? Вдруг шарик окажется у немцев? "Скорей бы все кончалось", - мысленно повторял Свиркунов.

***

Несмотря на умение трезво оценивать обстановку, Степан Григорьевич где-то в самом уголке сердца теплил надежду, что наступление немцев на Малой земле не только захлебнется, но и обернется решительным контрнаступлением наших войск, которое должно привести к разгрому и изгнанию фашистов из города. Поэтому затишье в районе Станички расстроило его, хотя он не хотел даже себе признаваться в истинной причине разочарования. Свое состояние он объяснял себе и товарищам недомоганием и усталостью, старался взбодрить себя и своих друзей. А люди все чаще смотрели на него с надеждой и затаенным вопросом: когда же? Сколько еще терпеть?

Ожидание становилось мучительным. Островерхов чувствовал это по себе. Вечером, склонившись к слабому светлячку стеариновой плашки, он еще раз внимательно прочитал отпечатанные на папиросной бумаге партийные директивы, которые переслал ему командир группы партизанских отрядов Анапского куста, секретарь крайкома партии Егоров.

Связные принесли от Егорова несколько листовок. Среди них была листовка, выпущенная крайкомом партии. Это было "Воззвание крайкома и крайисполкома к населению края об усилении борьбы в тылу врага". Партизанский отряд Егорова подготовил листовки "К гражданам Новороссийска, Анапы и Верхнебаканского района": "Помогайте Красной Армии уничтожать захватчиков".

...Островерхов с волнением читал эту листовку: