Подозреваются в убийстве

– Сам виноват – на кой ляд с ней связывался? Ну да это его личное дело… Ты вот что, Варвара Петровна, – посерьезнел главбух, – прекрати самолично деньги слесарям выдавать… из "премиального фонда". Перепоручи это дело Рябцеву. Да чтобы без лишних свидетелей! А вообще, я считаю, эту практику нужно сворачивать. Хватит пьянчуг прикармливать.

– Предположим, не все пьянчуги, – возразила Басаргина. – Но в твоих словах, Григорий Леонидович, есть резон. Учту. А по поводу Рябцева – так я уже давно ему перепоручила. Но – жулик наш Кеша, – смеется. – Два-три червонца, а заначит для себя.

– Что-то ты с ним начала цапаться…

– Так это для виду. Или под горячую руку попадет. Кеша понимает, что за мной он, как за каменной стеной. Главное, не болтлив.

– Догадывается?

– Трудно сказать. Возможно, он не дурак. Но это не страшно, у самого рыльце в пушку, мне это известно хорошо…

Конец августа. Басаргина вместе с главным инженером Юрковым в доме отдыха на черноморском побережье Крыма.

Небо высокое, по-летнему знойное. Пляж пустынен – обеденное время. Басаргина лежала ничком, закрыв глаза. Рядом сидел, покуривая, Юрков.

– Петь, а Петь…

– Что, Варя? В столовку идем?

– А, ну ее… – махнула рукой. – Лучше в шашлычную.

– Как хочешь… Вечером куда?

– В ресторан. Куда же еще?

– Надоело… Все надоело… Окунемся? Поплавали, порезвились в воде. Улеглись на горячий песок, рядышком.

– Варя, что у тебя с эти боровом?

– Ты о ком?

– О нашем дражайшем Григории Леонидовиче.

– С чего ты взял?

– Что, у меня глаз нету?

– Ревнуешь?

– А хотя бы!

– Дурачок… – Нежно погладила Юркова по спине. – Я тебя одного люблю. Сильно, сильно…

– Ты мне зубы не заговаривай! – Юрков в раздражении вскочил, закурил, опять лег возле Басаргиной; дуется.

– Псих… – Варвара обняла его за шею. – Мой милый психушка.

– Варя, я не верю, понимаешь, не верю тебе! Я все вижу.

– У нас с ним деловые отношения. Всего лишь.

– Деловые? – покосился на нее Юрков. – Как это понимать?

– А не нужно тебе понимать. Лишние знания обременяют человека.

– Постой, постой… – Юрков начинает что-то соображать. – Вот оно что… – суровеет. – Я-то думаю, откуда у нее денежки лишние завелись?

– Отстань, Петя… – Басаргина почувствовала, что сказала лишнее. – Пошли обедать.

– Ну, знаешь! – вспыхивает Юрков. – Ты понимаешь, чем все это может кончиться для тебя?!

– Понимаю, понимаю! И не кричи на меня, я еще не твоя жена, – начинает горячиться и Басаргина. – И оставь свои домыслы про себе! Это совсем не то, о чем ты подумал, – встает. – Ладно, хватит трепаться. Одевайся. Я есть хочу.

Юрков обескуражен: он что-то виновато бормочет, пытаясь заглянуть Варваре в глаза. Она тем временем натянула шорты, батник и, не оглядываясь, быстро пошла по пляжу.

Юрков подхватил свои вещи и, на ходу одеваясь, побежал вслед, худой, узкоплечий, длинноногий.

Море задумчиво плескалось возле берега тихой волной…

10

Калашников с нетерпением посматривал на часы: он ждал Осташного, которого вызвал повесткой, но тот почему-то опаздывал к назначенному времени.

Задребезжал телефон, и следователь торопливо схватился за трубку, словно испугался, что на другом конце провода его не станут дожидаться.

– Слушаю, Калашников! А, это ты, Семеныч… Звонил старший оперуполномоченный ОБХСС майор Хмара.

– …Записываю. Так, так… Ого! Это точно? Нужно перепроверить? Прошу тебя, поскорее, если возможно. Жду… Пока.

Новость была ошеломляющей. Его предположения оправдались, но чтобы так…

– Можно?

– Входите, Демьян Федорович. Здравствуйте. Присаживайтесь. Сюда, поближе…

– Что же меня так… словно преступника? – Осташный был раздражен.

– Вы имеете в виду повестку?

– Вот именно!

– Пришла пора, Демьян Федорович, запротоколировать ваши показания по делу Басаргиной. А это, согласитесь, удобней сделать здесь, – Калашников был сух и официален.

Осташный почувствовал это и сразу поостыл; забеспокоился, но не подал виду – набычившись смотрел на следователя исподлобья, неприязненно и строго.

Такое начало допроса вполне устраивало Калашникова, который хотел, чтобы Осташный сразу почувствовал разницу между своим кабинетом, где он был хозяином, и кабинетом следователя прокуратуры, где служебное положение Осташного перед лицом закона отодвигалось на задний план.

Кратко и сдержанно разъяснив директору завода его права и обязанности и предупредив об ответственности за отказ или уклонение от дачи показаний, а также за дачу заведомо ложных показаний, Калашников сделал отметку в протоколе и дал ему подписаться. Тот сделал это нехотя, быстрым и неровным росчерком, всем видом давая понять, что подобная процедура крайне для него неприятна и унизительна.

– Думаю, вы понимаете, что ваш вызов сюда отнюдь не моя прихоть и что для этого есть веские причины.

– Хотелось бы знать эти… причины, – язвительно покривившись сказал Осташный. – Между прочим, у меня мало времени, через час я должен быть в исполкоме.

– Попытаемся уложиться. Все зависит от вас, – следователь понял тонкий намек на значимость Осташного в городском масштабе.

– Надеюсь, вы не забыли, что при первой встрече я поинтересовался вашими отношениями с Басаргиной?