Подозреваются в убийстве

– Петр Петрович, мы с вами не институтки, аристократическим манерам не обучены, так что будем называть вещи своими именами. И попрошу – притом настоятельно! – ответить на мой вопрос.

– А если я не буду отвечать?

– Тогда придется занести вас в графу подозреваемых.

– Но как можно… Ведь я… Ведь Варя…

– Можно, Петр Петрович, можно. Вот это и есть оборотная сторона нашей работы, которая и нам, представьте себе, тоже не по душе. А по поводу того, что вы очень любите Варвару Басаргину – вы это хотели сказать? – и что вам даже в голову не пришло бы причинить ей боль, не говоря уже о худшем, я могу ответить: в нашей практике такое случалось.

– Боже мой… Боже мой… – Юрков, обхватив голову руками, застонал. – Это нонсенс…

– Успокойтесь, Петр Петрович. В конце концов, если вопрос вам так неприятен, можете не отвечать.

– Нет, почему же, я скажу. Тот вечер я провел в ресторане с компанией приятелей. Так что в свидетелях недостатка не будет.

– В котором часы вы ушли из ресторана?

– Кажется, в половине одиннадцатого. Может, раньше…

– Ну и что дальше?

– Не помню… Я был пьян. Кого-то провожал, потом бродил по городу…

– До утра?

– Да, до утра!

"Чересчур поспешно. Вопрос и впрямь не из приятных, но не настолько, чтобы так нервничать…"

– Не очень убедительно, Петр Петрович.

– Но я действительно гулял по городу почти всю ночь!

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Не знаю… Знакомых не встречал…

– Хорошо, пусть так. Тогда вам придется вспомнить, кого вы провожали, куда и в котором часу распрощались?

– Я же вам говорю: был пьян! Не помню!

– Вот что, Петр Петрович, давайте пока оставим этот разговор. Но попрошу вас: то, о чем вы рассказывали, я имею в виду события в ночь исчезновения Басаргиной, изложите на бумаге. В подробностях. Я вас не тороплю, до вечера времени вполне достаточно, чтобы все вспомнить. Для этого нам придется уединиться. Думаю, что в моем кабинете будет удобней. А для начала, чтобы не терять время попусту, продиктуйте пофамильно ваших приятелей, с которыми вы были тогда в ресторане. И желательно их домашние адреса, а также место работы.

– Будете проверять?

– Обязательно, Петр Петрович. Если, конечно, ваши ответы по этому поводу не будут более точными.

"А ведь что-то недоговаривает… Что? Или это мои домыслы – профессиональная болезнь? Но со вторым вопросом повременим, – вспомнил Калашников показания Самохина и Аллочки Сахниной. – Нужно подготовиться более тщательно…"

Отступление 3

Басаргина вторую неделю не появлялась на заводе. В тарном цехе траурная атмосфера. "Бедняжка" – всплакнет кто-нибудь из женщин, посердобольней. "Это же надо так…" – сокрушались мужчины, курили больше обычного и потихоньку тянулись в цех розлива, по свои, "наркомовские", сто пятьдесят. Покалякают о том, о сем и назад, в цех, где маячил Рябцев, какой-то неприкаянный и вялый больше обычного.

У Басаргиной умерла дочь. Случай нелепый: по первым мартовским проталинам пошла на реку вместе с другими детьми, нечаянно провалилась в полынью, – неглубокую, возле берега, а через сутки забрала ее "скорая" с температурой под сорок. Как уж там выхаживали ее в больнице – никому про то неведомо, кроме Басаргиной, которая не отходила от постели дочки ни днем, ни ночью. Но через неделю девочки не стало.

Ругали докторов, медицину, на лекарства кивал кое-кто – мол, если бы заграничные…

Басаргина лицом потемнела, на похоронах не плакала, только стонала и теряла сознание. С кладбища ее увезли прямо домой – безвольную, не похожую на себя; поминали девочку в заводской столовой без Басаргиной.

С тех пор на заводе ее не видели. Навещали, справлялись о здоровье. С виду вроде ничего, не плачет, не убивается. "Молчит. Похудела и глаза какие-то потусторонние…" – шептались в заводоуправлении.

Главбух ходил чернее тучи. "С чего бы?" – безответно интересовались наиболее любопытные, спрашивали в бухгалтерии. Наконец главбух не выдержал и в обеденный перерыв поехал на Тенистую.

– А-а, ты… – Басаргина в стоптанных шлепанцах на босую ногу, нечесанная, полу халата придерживает рукой

– оторваны пуговицы. – Входи. Сейчас… умоюсь… Через десять минут они сидели на кухне, каждый со своими мыслями: Басаргина молча глядела в окно, главбух тихо барабанил пальцами по столу, непривычно робкий и заискивающий.

– На работу когда выйдешь? – наконец спросил главбух.

– Да хоть завтра…

– Держись, голуба… – погладил ее руку.

– Держусь…

– Может, путевочку тебе оформить на юг? Душой отойдешь, здоровье поправишь…

– На кой она мне?

– Ну, как знаешь… – поднялся. – Приходи завтра. Заждались тебя. Работа стоит.

– Посмотрю…

– Пойду…

– Угу…

Два месяца спустя. Кабинет главбуха. Он что-то рассказывает. Басаргина сдержанно посмеивается.

– На том все и закончилось. Сгорел наш Иннокентий Сергеевич белым пламенем. Жди – прибежит плакаться.

– Не впервой… – Басаргина вздыхает. – Вот уж человек невезучий на баб. Вторая была не мед, а эта… Бедный Кеша ее как огня…