Подозреваемый

Мы вместе идем проверить, как там Чарли. Мягкие игрушки окружают ее кровать, повернувшись к дверям, словно охрана форта. Она спит на боку, большой палец у губ.

Пока я чищу зубы, Джулиана стоит рядом и, глядя в зеркало, снимает с лица косметику. Она смотрит на мое отражение:

– У тебя есть любовница?

Этот вопрос задан таким повседневным тоном, что застает меня врасплох. Я хочу притвориться, что не расслышал, но уже поздно. Я перестал чистить зубы. Пауза выдает меня.

– С чего ты взяла?

Она стирает тушь с ресниц.

– В последнее время я чувствую, что ты где-то далеко.

– Я переживал.

– Но ведь ты хочешь остаться с нами?

– Конечно хочу.

В зеркале я вижу, что она не сводит с меня глаз. Я отворачиваюсь и споласкиваю зубную щетку.

– Мы больше не разговариваем, – продолжает она после паузы.

Я знаю, что последует дальше. И не хочу двигаться в этом направлении. Вот сейчас она начнет говорить мне, что я не умею общаться. Она думает, что, раз я психолог, я должен уметь высказывать и анализировать свои чувства. Почему? Я целый день сижу в сознании других людей. Когда я прихожу домой, то самое серьезное, о чем мне хочется думать, – это уроки Чарли.

Джулиана другая. Она умеет говорить. Она делится всем и все обсуждает. Не то чтобы я боялся открыть свои чувства. Я боюсь, что если начну, то не смогу остановиться.

Я пытаюсь придать разговору другой оборот.

– Когда люди женаты так долго, как мы с тобой, им не надо много говорить, – робко начинаю я. – Мы можем читать мысли друг друга.

– Правда? И о чем я сейчас думаю?

Я притворяюсь, что не слышу ее:

– Нам легко друг с другом. Это называется привычкой.

– Которая рождает презрение.

– Нет!

Она обнимает меня, проводя руками по груди и обхватывая за талию.

– Какой смысл жить с кем-то, если не можешь поговорить с ним о важных вещах? – Она кладет голову мне на спину. – Это делают супруги. Это нормально. Я знаю, что ты страдаешь. Я знаю, что ты напуган. Я знаю, что ты беспокоишься о том, что случится, если твое состояние ухудшится… о Чарли и обо мне… но ты не можешь стоять между нами и миром, Джо. Ты не можешь защищать нас от подобных вещей.

Я чувствую сухость во рту, как в начале похмелья. Это не спор, это просто разница в восприятии. Я знаю, что если я не отвечу, то Джулиана заполнит молчание.

– Чего ты так боишься? Ты ведь не умрешь.

– Я знаю.

– Конечно, это несправедливо. Ты этого не заслуживаешь. Но взгляни на то, что ты имеешь: прекрасный дом, карьера, жена, которая любит тебя, и дочь, готовая целовать землю, по которой ты ступаешь. Если все это не может перевесить любую проблему, то у нас что-то не так.

– Я не хочу, чтобы что-то менялось. – Мне противно оттого, как жалко и неубедительно это звучит.

– Ничто и не должно измениться.

– Я вижу, как ты наблюдаешь за мной. Ищешь симптомы. Здесь дрожь, там судорога.

– Тебе больно от этого? – внезапно спрашивает она.

– Нет.

– Я этого не знала. – Она соединяет свою и мою кисть и обвивает вокруг своей ладони мои пальцы. – Это тебя смущает?

– Иногда.

– Тебе нужна специальная диета?

– Нет.

– А упражнения?

– По мнению Джока, они могут помочь, но болезнь они не остановят.

– Я не знала, – шепчет она. – Надо было мне сказать. – Она придвигается еще ближе, прижимаясь губами к моему уху. Капельки воды на ее щеке похожи на слезы. Я глажу ее по голове.

Ее руки скользят по моей груди. Молния расстегнута, ласковое прикосновение ее пальцев, вкус ее языка, ее дыхание у меня в легких…

Потом, когда мы лежим в постели, я смотрю, как в груди у нее бьется сердце. В первый раз за шесть лет мы занимались любовью, не сверившись предварительно с календарем.

Звонит телефон.

– Профессор О'Лафлин?

– Да.

– Это из больницы Черинг-кросс. Извините, что разбудил вас. – У врача молодой голос, в нем слышится усталость. – У вас есть пациент по имени Бобби Моран?

– Да.

– Полиция обнаружила его лежащим на дорожке возле Хаммерсмит-бридж. Он спрашивал вас.

16

Джулиана переворачивается и укладывается на мою подушку, подтыкая одеяло под себя.

– Что случилось? – сонно спрашивает она.

– Проблема у пациента. – Я натягиваю свитер на футболку и начинаю разыскивать джинсы.

– Ты ведь не собираешься уходить?

– Ненадолго.

В этот ранний час мне требуется всего пятнадцать минут, чтобы добраться до Фулхема. Глядя сквозь двери больницы, я вижу, как негр-уборщик кружит по полу швабру и ведро в странном вальсе. За столом регистратуры сидит охранник. Он указывает мне путь к входу в травматологическое отделение.

За вращающимися дверями в приемной маются уставшие и раздраженные люди. Дежурная сестра занята. В коридоре появляется молодой врач и начинает спорить с бородатым человеком, прижимающим ко лбу окровавленную тряпку и кутающимся в одеяло.

– И прождете всю ночь, если не присядете, – говорит врач, отворачивается и смотрит на меня.

– Я профессор О'Лафлин.

Секунду он размышляет над моим именем. Потом вспоминает, кто я. С правой стороны шеи у него родимое пятно, и поэтому он ходит с поднятым воротником белого халата.

В течение нескольких минут я иду за этим белым халатом по пустому коридору мимо тележек с бельем и прислоненных к стенам носилок.