— О, сколько у меня было женщин в этой жизни! И как я их всех любил! У меня особый взгляд на женщин. Я человек Востока, а значит, гаремный человек. Великий Абу Али Ибн Сина говорил, что одна из величайших способностей женщин должна заключаться в ее умении удалять всякие неприятности из души мужчины. Я люблю тихих женщин, мудрых, не болтливых. Женщина, которая болтает без умолку, — это не женщина. Балаболка. Таких надо уничтожать. Они засоряют среду. Ненавижу я и женщин высокомерных, придирчивых, злых. Моя Ириша прекрасно воспитана во всех отношениях. Она совершенство. В ней собраны замечательные качества — тихая радость, уступчивость, она наслаждается, когда дает радость мужчине. Это редчайшее качество совершеннейшей женщины.
— Так же мыслит и Касторский?
— Совсем не так. Мы с ним на разных полюсах. Он — человек зла. Но зла особого рода. Есть зло, которое люди совершают по необходимости или преследуя определенную цель, или же по принуждению. У Касторского зло направлено на достижение некоего тайного результата. Он исповедует высшее зло. Зло, которое незримо вбирает в себя чистоту, гармонию, совершенство природы человека. У Касторского есть тайна, за которую ему следовало отсечь голову. Он нашел способ оздоровления мужчины. Добыл эту тайну из того, что сокрыто в философии Востока. Вам этого не понять. Это очень сложно. Я и сам не до конца разобрался в этой философии. Вы читали про жизнь Авиценны?
— Что именно?
— Вы знаете о сорока юных красавицах что-нибудь?
— Нет, — ответил я.
— Так слушайте. Авиценна был великим визирем, а потом его посадили в тюрьму. Опустили в глубокий и сырой колодец, где он просидел два месяца и едва не умер. А через два месяца его освободили, но Ибн Сина сказал: "Если вы мне подарили свободу, то сделайте так, чтобы я смог жить". "Что ты хочешь?" — спросили у него. "Я хочу, чтобы в течение сорока дней ко мне в колодец опускали в день по шестнадцатилетней девушке. Они своим теплом и чистым дыханием возвратят мне здоровье и душевный покой. Каждый вечер в колодец опускали шестнадцатилетнюю девушку и каждое утро поднимали наверх труп юной девушки. Красавицы отдавали свои силы великому человеку и потому умирали. Когда умерла сороковая девушка, он согласился выйти из сырой темницы. Он не был с ними в близости. Они лишь согревали его своим дыханием.
— Это легенда, — сказал я, огорченный тем, что великий Ибн Сина стал для этого отвратительного Зурабовича примером жестокости, примером для подражания.
— Не в этом дело, — сказал Инокентьев. — Кстати, это не легенда, а сущая правда. Но еще раз говорю — дело не в этом. А вот в чем. Касторский пошел дальше. Ему нужен был аромат женской просветленности. Поверьте, я стар. И понимаю кое-что в закатной любви. Авиценна был мудр. Но и он умер, потому что оправдывал наказания и убийства.
— Убийства? — спросил я.
— Касторский пройдет по трупам, но добьется своей цели. У него фантастические связи. Он, как Спиноза, одновременно философ и ювелир. Гадает и предсказывает. Говорят, к нему даже члены правительства захаживают. Он связан с криминалитетом страны. Его боятся, — шептал Инокентьев. — Я вам точно скажу, он человек дьявола, я сам видел, как он летал по комнате.
— На метле, разумеется? — спросил я.
— Напрасно вы смеетесь. Напрасно. Уже были такие насмешники. Помните булгаковского Мишу Берлиоза. Тоже ведь не верил. Пока Аннушка не разлила подсолнечное маслице. Мне Ириша жуткие вещи рассказывала о Касторском. Представьте себе, они сидели в каминной, и Касторский вызвал дюжину покойников из самого разного захоронения. То были трупы и скелеты из прошлых веков. Представьте себе мертвецов: Адольфа Гитлера, Рихарда Вагнера, Акбара и Ивана Грозного.
— А Чингисхана среди них не было?
— Напрасно смеетесь. Есть вещи необъяснимые в этом мире. Вы слышали о том, что среди нашей молодежи появились профашистские элементы?
— Баловство.
— А вот это глупо. Это недооценка нечистой силы, которая вселяется в души малолеток. Ириша мне про такое рассказывала, что вам и не снилось. Вы знаете, что сатанисты и каратеисты вместе собираются по ночам. Вы думаете, они только дзен-буддизм изучают? Они исследуют силу нечистую, клянусь вам, сударь вы мой. Я рядовой россиянин, чуть-чуть промышляю незаконными операциями, никому вреда не делаю. И признаюсь вам, как на духу, я патриот. Я и в заграничных тюрьмах побывал, видел, какое обращение у этих фашистов с честными жуликами. Меня дважды едва не убили. Я не променяю наше отечество ни на какое другое. У нас самое передовое отечество. Самое демократическое. Разве что интеллигенция чем-то вечно недовольна. А мы, честные труженики, всем удовлетворены.
Инокентьев встал. Он распалился. И ораторствовал, как римский трибун, до тех пор пока в дверь не постучали и не сказали: "А ну кончай выступать!"
Инокентьев присел, выпучил глаза и заговорщически перешел на шепот: