Поднимается ветер…

— А меня это не волнует, — отрезал Саннио. — Вылечите его — доплачу, не вылечите — повешу. Лекарь, что-то неразборчивое бормоча себе под нос, принялся вновь изучать лоскут с запиской. Саннио и сам не ожидал от себя подобной прыти и резкости, еще недавно назад он кланялся бы лекарю и называл его мэтром, но теперь все изменилось. Где-то в глубине души он понимал, что его заносит, что дерзость и грубость — не лучшие способы добиться своего, но плевать он хотел и на внутренний голос, и на весь опыт, подсказывавший ему, что дерзить тому, от кого зависит жизнь больного, не стоит. Он был секретарем герцога Гоэллона, и если эта перхотистая тля считает, что может нарушать предписания герцога, то Саннио объяснит ему, где его место. Семь дней все тянулось более-менее хорошо. Юный Литто, звали его Альдинг, но Саннио быстро сократил его до Дина, пил настойки и бульон, много спал и поправлялся. Синяки, к которым постоянно прикладывали примочки с бадягой и свинцовой водой, рассасывались. Вскоре под сине-черной маской обнаружилось вполне человеческое лицо с тонкими красивыми чертами. Дин стоически переносил перевязки и промывания ссадин, не издавал ни звука, пока лекарь накладывал новые порции жгучих мазей, пил все, что ему давали и не задавал лишних вопросов. В черных ночных глазах порой мешались боль и злость на собственную беспомощность, но ни единого грубого слова, ни одной жалобы Саннио не услышал. Лекарь посоветовал ему нанять сиделку, и мэтр Гоб привел из деревни опрятную пожилую женщину. Та не отходила от постели больного, сидя с вязаньем и изредка развлекая мальчика разговорами. Болтливой ее назвать было нельзя, Дину она не досаждала, напротив, юный Литто улыбался, слушая ее рассказы. К тому же она умела читать, правда, на постоялом дворе не нашлось ничего, кроме Книги Сотворивших, но Саннио не имел ничего против, он и сам приходил послушать, как сиделка читает поучительные притчи. Она чуть запиналась, но читала с таким искренним воодушевлением и почтением, что Саннио тихо восхищался. Рыжего Бориана он на второй день сплавил леснику. В отличие от секретаря, графский сынок умел и любил охотиться. Хоть подходящей лошади ему в деревне так и не нашли, он с удовольствием бродил по лесам с луком. За каждый день нянченья малолетнего чудовища леснику причитался сеорин, так что довольны были обе стороны, а Саннио сразу убил двух зайцев: избавился от непоседливого парня и убрал его с глаз долой на всякий случай. Лесник понял намеки Саннио и согласился присмотреть не только за рыжим, но и поглядеть по сторонам, и припрятать парня, если что. На восьмой день лекарь разрешил Литто вставать с постели, отменил прием половины настоек, велел прогуливаться вокруг дома и побольше есть. Черноволосому явно не нравилось, что на прогулках ему приходится опираться на руку Саннио или плечо сиделки, но и это испытание он перенес с молчаливой гордостью. Секретарь понял, что искренне уважает мальчика, проявившего столько мужества и терпения. Литто не спрашивал ни о родителях, ни о том, к кому и зачем он попал, не спорил и благодарно принимал уход и лечение, хотя видно было, что ему тяжело и стыдно. Еще через два дня примчался герцог. Саннио издалека услышал топот копыт и велел сиделке отвести Литто наверх, а мэтру Гобу — закрыть ворота, но тревога оказалась напрасной. В седле Гоэллон вез девочку с длинными косами, одетую в крестьянское платье с передником. Секретарь сам бросился открывать тяжелые ворота. С души упал огроменный камень, и только сейчас Саннио почувствовал, сколько он весил.

— Рад вас видеть, мой юный друг! — ссаживая девчонку, сообщил Гоэллон.

— Я тоже, дядюшка! — улыбнулся Саннио. — У нас все хорошо, все живы, а наш больной почти поправился.

— И передать не могу, как вы меня обрадовали, Саннио, — обнял его герцог. Колючая щетина царапнула щеку. Насквозь пропыленный кафтан герцога пах дымом, лошадиным потом и — юноша усмехнулся, — все теми же горькими духами. Девочка с косами стояла молча, глядя на обнимающихся мужчин здоровущими голубыми глазами. Похожа она была на мышку — пепельные волосы, узкое личико с острым носом, вот только эти глазищи все портили, объясняя всем и каждому, что через пару лет «мышка» затмит многих столичных красавиц. По изящным рукам, явно не державшим ничего тяжелее иголки, Саннио догадался, что она не крестьянка; впрочем, этого он и ожидал.