Поднебесный гром

Странную слабость почувствовал Андрей. Хотелось одного — лечь и заснуть. Он опустился на землю рядом с самолетом. Хорошо было лежать, ощущая спиной твердую упругость земли, вдыхать горьковатый запах нагретой солнцем поблекшей травы, чувствовать, как сухая былинка щекочет щеку. Даже с закрытыми глазами он видел над собой синее небо. То небо, свидание с которым так внезапно оборвалось… Добро еще, что не навечно… Не навечно… Не навечно…

Разбудило его рычание подъехавшего аварийного тягача.

Андрей приподнялся.

Светило солнце, ослепляло своей яркостью, колыхалось под ветром травянистое поле аэродрома, и на нем сверкал обшивкой самолет с задранным хвостом.

Аргунова обступили летчики, механики, мотористы.

— Ну и взлетец ты нам показал!

— Высший класс!

— Заглядение!

Андрей попробовал отшутиться:

— Я бы и лучше взлетел, да стойка оказалась нестойкой.

— Это она твоего веса не выдержала!

Прикатил на «Волге» и сам директор завода. К тому времени мелкие обломки, оставшиеся от колеса, стащили к самолету, и все это хозяйство разложили на брезенте.

Копытин долго ощупывал стальную болванку, напоминавшую корпус от длинного снаряда, потом велел ее погрузить на тягач и отправить на исследование в лабораторию. Андрея похлопал по крутому плечу, сказал:

— Виновника отыщем и привлечем к ответственности. А ты отдыхай.

Легко сказать: «Отдыхай». А причина аварии? Кто виноват? В чем дело?

Ни о каких полетах, разумеется, не могло быть и речи, пока на остальных самолетах не проверят «ноги». Кропотливая, трудоемкая работа…

Андрей видел, как люди в белых халатах, с наушниками на головах копошились под самолетами со своими приборами, походившими на миноискатели. Тут же находились и главный инженер завода, и главный технолог, и главный контролер — все заводское начальство.

Кто-то тронул испытателя за локоть. Он обернулся — рядом стоял директор завода Копытин.

— Заварил ты нам кашу, Андрей Николаевич, — сказал он. От его обычно жестких глаз веером разбегались веселые лучики.

Андрей удивился: «Шутит? Значит, чем-то доволен».

— Я уж думал, всю партию стоек забраковать придется, — продолжал директор. — Оказалось, единичный случай.

— Хорошо, что единичный!

Копытин, прищурившись, глядел на Аргунова:

— А чему ты радуешься? Тебе хватило бы и единичного.

— Значит, не судьба…

— Идем со мной. Послушаем, что скажут эти бракоделы на собрании.

Андрей осторожно пробирался вслед за директором по длинному залу, пригибаясь под проводами, переступая через черные гибкие шланги, змеившиеся под ногами, и тщетно пытался разобраться в этом сложном хозяйстве. К своему стыду, он не особенно четко знал производство, хотя уж столько лет проработал на авиационном заводе. Правда, основные цеха, такие, как, например, агрегатный, сборочный, он знал, а вот вспомогательные — литейный, механический, заготовительно-штамповочный — знал хуже, забредал туда лишь иногда. Где-то что-то стучит, гремит, стреляет, где-то что-то ухает подобно канонаде на поле боя — попробуй разобраться во всей этой кутерьме! На летно-испытательной станции у Андрея и своих забот хоть отбавляй, и никто не спросит, никто не осудит его за то, что он не знает, как из болванок и всевозможных заготовок — из тысячи мелочей — постепенно рождается самолет: округляется фюзеляж, поднимается киль, вырастают крылья. И вот уже он важно выплывает на волю из распахнувшейся громады ворот сборочного…

Потом этот новехонький истребитель, поджарый, остроносый, узкокрылый, попадает на испытательную станцию. Там к нему приладят двигатель, снова все тщательно проверят, прозвонят электрические цепи, укомплектуют приборами, заправят топливом, кислородом, поставят в кабину катапультное кресло, опробуют все самолетные системы, еще и еще раз перепроверят. К тому же надо оформить документацию. Ведь на каждый новый самолет заводится свидетельство о «рождении», как и на человека, с той лишь разницей, что человеку выдается одна бумажка, а самолету — целое дело: формуляры, паспорта, описания, карты обмера, служебные записки… И только уж потом его отбуксируют на линию старта.

И оживет именинник, оглушающе, торжествующе загрохочет, поднимаясь в небо. И каждый раз, уходя в первый испытательный рейс, невольно чувствует себя немножко именинником и пилот. Как жаль, что последние именины так неожиданно сорвались…

Они шли по цеху. Тут и там ярким, обжигающим глаза синюшным пламенем полыхала электросварка. Сердито шипел на стыках шлангов сжатый воздух, остро чувствовался запах раскаленного горелого металла. И непонятно было, что сваривали эти маги — повелители электрической дуги, люди в грубых брезентовых робах, прячущие лица за черными щитками.

Словно из дыма и пламени вырос высокий, медвежьего вида, человек.

— Здравствуйте, Георгий Афанасьевич!

— А-а, Брылев! — Копытин подал ему руку. — Знакомься, это тот самый летчик-испытатель, которого вы хотели убить.

— Ну зачем вы так говорите? — Незнакомец повернулся к Аргунову и представился: — Начальник цеха Брылев.