Поднебесный Экспресс

Си-си. Дверь закрылась, совершив, как и положено, короткий путь слева направо. Щелк замка. Один, наконец один. Ближайшие семнадцать ночей буду спать на нижней полке, предварительно раскатав матрас, который днем – я уже знаю – буду держать туго скатанным наверху, в багажном отсеке над дверью. Я все помню – это же советский вагон, слегка переделанный. Собственно, изобразить трансконтинентальный экспресс из обычного пассажирского, изобретенного в СССР, несложно. Скажем, купе. Если это обычный спальный вагон, в советском купе было четыре места – два сверху и два снизу. Посередине внизу столик. Днем верхние полки складываются, так что их обитатели вынуждены либо сидеть на нижних, рядом с более удачливыми пассажирами, либо торчать в коридоре (там есть откидные стульчики между окнами, но долго там не выдержишь, народ ходит мимо, протискивается мимо тебя, заглядывает в твою книгу, наступает на ноги, посматривает в основном злобновато), либо курить в тамбуре, либо напиваться в вагоне-ресторане – наедаться там затруднительно. Неудобство испытывают и пассажиры с нижних полок; к примеру, захочется полежать, но не выгонишь же соседа сверху, слезшего пожевать? Да и вообще, кто-то сидит рядом или даже прячется сверху, нависает над душой. Кто знает, что он задумал? Плюс тяжкая духота, ужас советских спальных вагонов – испарения тел, носков, еды, алкоголя, да и курева; последний, смешиваясь с жестяным холодным воздухом тамбура и столь же холодной вонью туалета, постепенно пробирается по коридору, заползая последовательно в одно купе за другим. Но все же в таком вагоне лучше на верхней, презреть все приличия, завалиться в одежде поверх одеяла над вечно жующими попутчиками и под перезвон чайных ложечек в пустых стаканах с железнодорожным чаем читать что-нибудь без начала и конца, время от времени проваливаясь в дремоту, чтобы к угасанию красок за окном окончательно потерять представление о времени, потом окно задраят специальной шторкой, и ты уже Лейбницева монада, вещь в себе, именно в этот момент можно отложить книгу, сползти вниз, достать припасы, притащить чай, один, второй, все это быстро употребить под насупленными взглядами уже собравшихся на боковую соседей, опять залечь наверх и задремать часов до двух ночи. Когда сон уйдет, по такому случаю есть над головой маленькая лампочка, открываешь заложенный уже ближе к концу второй том Монтеня – а где еще его целиком прочтешь? – и проводишь ночь в полудреме и как бы даже в одиночестве, под неторопливо пересказанные забавные случаи из древней и недавней истории, причем в конце автор непременно сообщит, что сам никакого мнения по такому поводу не имеет и иметь не может. Ибо что мы можем вообще знать? На чем основывается наше знание? И тогда верхняя полка превращается в башню замка, расположенного в нынешнем департаменте Дордонь, а вокруг тебя не потрепанные жизнью пассажиры, а ровные ряды книг из личной библиотеки Мишеля Экема де Монтеня.