Поднебесье

— Ух… Ну и прогулка вышла, — заметил он, рухнув на траву. — В прошлый раз этот перевал казался мне короче.

Найтон ухмыльнулся, повертел флягу в руках, отвинтил крышку и замер:

— Да уж, я думал уже не выдержу этой ночи, — его тёмные мешки под глазами на бледном лице выражались явнее, чем у других, и чётко выдавали усталость.

— Если бы не эти долбаные болты, то этот перевал не был бы таким длинным, — заметил один из бойцов с Ремингтоном, показав лицо из-под капюшона. — Я даже их противного писка не переношу, не говоря уже об их присутствии.

— Это уж точно, Сэм, ещё одно порождение пустыни, делающее человека добычей, — поддержал второй из капюшонов.

Эти шесть человек с капюшонами не общались практически ни с кем, лишь иногда вклинивались в разговор. Все до единого считали их ненормальными, только Альфред не обращал особого внимания. Этих ребят посоветовал ему старый друг, и они оправдали надежды, проявив себя настойчивыми, умелыми и сильными бойцами.

Олег тем временем осматривал местность, подведя к глазам полевой бинокль.

— Никакой явной опасности, всё чисто! — прокричал он. — Здесь даже живности не наблюдается.

Территория была чиста, а значит можно отдохнуть.

— Как себя чувствуешь, Леон? — Кортес с усилиями вскрывал консервную банку, полученную ещё на гражданском посту. — Вид твой оставляет желать лучшего.

Раненный боец теперь сидел рядом со всеми, привалившись к дереву. Он аккуратно снимал бинты с руки, чуть скалясь от боли. Ему наверняка было неприятно слышать это лишний раз.

— Рука никак не заживает, — боец сдержал порыв боли и промолчал. — Ничего, я в порядке, нужен только отдых.

— Давай я посмотрю, — тот самый Сэм из капюшонов подтянул к себе рюкзак. — Меня бабка научила всем этим премудростям. Где-то тут были антибиотики.

Леон резко обернулся, немного оголив начинающую гнить рану. Это было больше похоже на кровавое месиво, на укус, но никак не на порез, как сказал Леон.

— Не нужно, я же говорил уже, — быстро отрезал он. — У меня есть стимуляторы и антидот, я сам решу свою проблему.

— Слушай, я предлагаю только один раз.

— Не нужно мне помогать, я сам справлюсь, ты сделаешь только хуже.

— Да как хочешь, только потом не жалуйся в дороге, — махнул Сэм. — И чего это грубить нужно было?

— Главное, чтобы ты не жаловался.

Альфред бросил короткий взгляд на Немого, тот всё слышал и оставался таким же спокойным и непоколебимым. Немой вырезал уже какую-то новую фигурку из дощечки и на вопросительный взгляд лишь пожал плечами.

— Оставьте его, — пробурчал Альфред. — Нам осталось полтора суток до автострады, а там и до Кимари недалеко. Там есть госпиталь, Леону помогут лучше нас.

— Альфред, у него же рука гниёт, нужно обработать, — Олег уже улёгся на лежанке, избавившись от тяжёлых сапог и груза. — И точно уж наложить швы, иначе рана будет гнить. Сэм хочет ему помочь.

Леон снова обернулся, держа в одной руке последний антидот.

— Я сам всё обработал, и уже не раз. Наверное, считаешь себя слишком умным?

— Как хочешь, психопат, — Сэм отставил рюкзак и оперся на крепкий ствол дерева, подложив руки под голову. — Зашить нужно, а вообще мне плевать, чего это я пекусь из-за какого-то француза.

— Долбаный нацист.

— Сиди и кряхти там над своей раной.

В ответ Сэм услышал лишь прерывистое дыхание Леона.

Никто не думал сейчас готовить обед, дорога выбила всех из сил и единственное, чего хотелось — это крепкий сон. По чуть-чуть уничтожив свои оставшиеся запасы, один за другим бойцы попадали на лежанки.

Немой остругал свою фигурку, пока все улеглись, достал из рюкзака едва рабочий детектор движения М200, и умело прицепил его к дереву. Только Немой мог устанавливать его так, чтобы тот работал, старая барахолка. Этот прибор хорошо мог работать также как детектор тепла, благодаря модификации одного из родственников Немого. Теперь можно было погрузиться в долгожданный сон, не опасаясь быть застигнутыми врасплох.

Не было слышно птиц, ни завывания хищников, ни криков людей, ни стука машин. Всё вокруг было мертво, лишь только ветер наблюдал за долиной и дюжиной бойцов на холме.

* * *

Пустыня… Это слово для многих являет мысли о пустоте и голоде, рождает самые дурные страхи и беспокойства, нарушая тем самым свободу человека как таковую. Кто не боится остаться один в пустоте? Кто не боится стоять посреди выжженной прерии и улыбаться уносящему пески ветру? Но для бродяги пустыня, прежде всего жизнь, жизнь, которой он живёт и которую он защищает. Свобода мыслей и поступков делает тебя настоящим и тебе ни перед кем не нужно быть кем-то другим. Ты здесь, ты сейчас и тебе глубоко всё равно, что думают окружающие, ведь ты должен выжить и это самое главное.