Подмога придет!

А затем пришел моторный катер, куда замерзшего Томаса вместе с остальными уцелевшими втянули мрачные матросы в ярко-рыжих спасательных жилетах, вооруженные какими-то незнакомыми автоматами со складными прикладами и изогнутыми магазинами. С трудом – конечности после недолгого купания в ледяной воде слушались плохо – поднявшись по штормтрапу, капитан-лейтенант оказался на палубе русского крейсера. Оглядеться ему не дали, сразу же потащив внутрь, чему он, откровенно говоря, был только рад, поскольку серьезно замерз. К чести русских, всех пятерых сразу же переодели во флотскую робу, судя по внешнему виду, многократно стиранную, но зато чистую и, самое главное, сухую. И даже выдали по кружке горячего и сладкого чая, что Оппенхайнц оценил особо, заодно подумав, что сам бы он вряд ли так отнесся к поднятым на борт русским морякам. Затем его, как единственного офицера, отвели к командиру корабля, где внезапно выяснилось, что с общением возникли серьезные проблемы: никто на борту не говорил по-немецки…

– Ну, и чего делать? – с тоской осведомился у старпома Аксенин, повертев в руке промокшие документы пленного немца. – Ни русского, ни английского он не знает. Не гуглом же переводить? Да и не работает он, поскольку ни сети, ни связи со спутниками по-прежнему не имеется.

– Не знаю, командир, – потупился Долгих. – С другой стороны, разве это самое главное? Ты ж его форму видел и документы вон тоже просмотрел. Языка можно не знать, хрен с ним, но даты-то вполне понятны. А самое главное – температура за бортом, а там определенно не август месяц. Двадцать с лишком градусов за несколько минут сбросить – это, знаешь ли, выглядит достаточно странно. Ты ж из рубки выглядывал? Зимнее море ни с чем не перепутаешь. Что думаешь?

– Ничего не думаю, – зло буркнул Константин Павлович, с трудом подавив желание закурить прямо на боевом посту. – Или мы все дружно сошли с ума, или Дудин прав и мы каким-то образом провалились в прошлое. Если судить по бумагам этого бундеса – в сорок третий год.

– Зато войны не будет, – фыркнул капитан третьего ранга. – Наверняка ж подумал, когда приказ на боевой отдавал, что мы Третью мировую начинаем?

– Подумал, – не стал упираться Аксенин. – Но решения своего не изменил, ибо нефиг! Задрали! Нам вообще давно пора кое-кому куда жестче отвечать, и не только в Сирии!

– Согласен, – серьезно кивнул Виталий Алексеевич. – Но мы с тобой, к сожалению, не в Генштабе заседаем. Или к счастью? Короче, ладно, ты с Глебом и Юрой[16] переговорил?

– Естественно. Казаков в своем репертуаре, спокоен как удав и ждет развития событий. А вот с Павловским какая-то непонятка, утверждает, что в курсе произошедшего, но по радио ничего обсуждать не станет. Отправил к нам начальника особотдела Темрюкского ОБМП и еще кого-то, сказал, они все объяснят. Вон они, собственно, подходят, через пару минут выясним, о чем речь, – командир фрегата кивнул в сторону иллюминатора, в котором был виден швартующийся к борту СКР катер. – Сейчас все и узнаем…

В рубку зашли двое – майор морской пехоты в стандартном камуфляже и высокий плотный мужик в старом советском «бутане» без погон и знаков различия. Головного убора у него не имелось, зато на поясном ремне висела кобура, а через плечо была перекинута офицерская сумка, и то и другое – донельзя раритетного вида, словно со старой, времен Великой Отечественной, фотографии. Поверх камуфляжей у обоих наброшены зимние флотские бушлаты, что и понятно: температура за бортом однозначно не летняя.

– Майор Ковалев, особый отдел 382-го отдельного батальона морской пехоты ЧФ, – представился первый, четко бросив ладонь к козырьку кепи.

– Капитан государственной безопасности Шохин, НКГБ СССР, – сообщил второй, тоже вытянувшись по стойке «смирно». – Разрешите, товарищи офицеры?

– Командир корабля капитан второго ранга Аксенин. Проходите, товарищи офицеры… ЧТО? – до Константина дошел смысл предпоследней фразы. – Простите, товарищ капитан, но… что вы сказали? Я не ослышался?

– Вы все правильно услышали, товарищ капитан второго ранга, – серьезно ответил Сергей, мазнув быстрым взглядом по застывшему соляным столбом внуку. – Понимаю, что в это сложно поверить, но сейчас сорок третий год. И я действительно сотрудник Народного комиссариата госбезопасности Советского Союза.

Шохин чуть виновато улыбнулся, разведя руками в стороны:

– Мы на войне, товарищи! Да вы и сами это понимаете – вон как фрицев приголубили, любо-дорого было поглядеть! – просто не готовы сразу принять. Но принять придется, как бы вы этому ни противились. Кстати, с пленными я бы поговорил. Заодно и вы послушаете, убедившись, что я прав.

– Знаете немецкий? – первым пришел в себя старпом, переглянувшись с Аксениным.

– Знаю, и достаточно неплохо, – не стал запираться контрразведчик. – Работа такая.

– Добро, офицер среди выживших только один, сейчас его приведут, я распоряжусь. Вот его документы, сможете перевести, что в них написано? – Долгих протянул Сергею влажное удостоверение и еще какие-то бумаги.