С оглушительным ревом я набросился на Иуду и обхватил руками его горло. Он потрясённо распахнул глаза, и тогда я это увидел… Увидел в его взгляде сомнение в том, что я доведу дело до конца. Усилив хватку, я почти слышал в голове его голос.
— Нет! — закричал я в ответ звенящему у меня в голове голосу. — Я должен!
Затем плюнул в раскрасневшееся лицо Иуды.
— Я должен… тебе придется заплатить… придется искупить свою вину…
Мои пальцы все сильнее сжимались вокруг его горла, перекрыв Иуде дыхание, и он начал сопротивляться. Подо мной в панике забились его ноги, пальцы принялись отчаянно царапать мне руки… но все это время я не отводил взгляда от его глаз. И за всё то время, пока Иудина кожа покрывалась пятнами, а в глазах начали лопаться капилляры, я ни разу не отвернулся.
Я сжимал его горло всё сильнее, пока у меня не заболели пальцы. Иудины ноги ослабли. Ладони оторвались от моих рук. На глаза моего брата-близнеца навернулись слёзы и покатились по его щекам. Я тоже почувствовал у себя на лице влагу, и наши с ним одинаковые слезы смешались на оскверненной равнине.
Затем, когда Иуда окончательно выбился из сил от борьбы, он приоткрыл губы и прохрипел:
—
Я сжал зубы, услышав, как с его губ слетело мое имя — мое настоящее имя, имя, которое он так часто произносил с нежностью и любовью. Имя, которое я слышал от него в порывах детского смеха… в тяжелые времена и в хорошие.
Потом он вообще перестал двигаться. И я смотрел. Смотрел ему в глаза, пока из его тела утекала жизнь, а взгляд его карих глаз стекленел под погребальной пеленой смерти…
… И я не мог отвернуться. Не мог ни пошевелить руками, ни остановить бегущий поток слез, глядя, как мой брат и лучший друг смотрит на меня из теперь уже безжизненного тела.
Несмотря на то, что вечер выдался жарким и душным, меня пробрал холодный озноб. Руки замерли на Иудиной шее… Я не мог пошевелиться…
У меня затряслись руки. Дрожь пронзила мои пальцы, и они оторвались от шеи Иуды. Красные отпечатки от моих рук были разбросаны по его коже, словно ожоги. Я закрыл глаза. Но увидел лишь побледневшее лицо Иуды, зовущего:
—
Он умолял меня пощадить его…. но я не смог этого сделать… Я, бл*дь, не смог…
Я открыл глаза и, сделав над собой усилие, встал с его трупа. Но обернувшись и увидев сотни и сотни мертвых, отравленных последователей, я судорожно замотал головой. Погрузившись руками в волосы, я смотрел во все стороны в поисках хоть какого-нибудь успокоения. Ничего подобного.
Перед глазами все плыло от слёз, но я увидел, что на меня смотрят все Палачи… От вида стольких смертей у меня вырвался сдавленный крик, от вида бесчисленных, бессмысленных убийств, которые невозможно принять… постичь…
У меня подкосились ноги, и я упал на землю… прямо рядом с Иудой. Мое лицо исказилось от раздирающей меня боли. Но проникшая в мое сердце тьма осталась. Она стремительным потоком неслась по каждой вене, затмевая собой весь свет и добро. Я запрокинул голову и заревел. Я орал изо всех сил, пока крик моей боли не заполнил собой всё пространство.
Когда я полностью выдохся, то упал на руки, судорожно хватая воздух. Я делал глубокие, отчаянные вдохи, но ничто не могло прогнать из моего сердца эту чертову мучительную боль.
Внезапно мне на спину легла чья-то рука. Я вздрогнул и выпрямился, готовый дать отпор любому, кто на меня набросится. Но подняв глаза, я увидел стоящего передо мной Смайлера. Он смотрел на меня с нечитаемым выражением лица… затем протянул мне руку. Я уставился на него, не зная, что делать. Смайлер, сглотнул.
— Держи.
Так я и сделал. Я протянул свою дрожащую руку и принял помощь моего бывшего друга. Смайлер помог мне подняться с земли. Я не оглянулся на Иуду.
Я окинул взглядом собравшихся Палачей. Все они выжили. И все в недоумении смотрели на меня.
— Райдер… какого хрена? — хрипло произнес Смайлер, указав на горы мертвых тел.
— Он выбрался из камеры. Он их убил. Заставил их покончить с собой. Я…, — я умолк. — Я, бл*дь, не смог этому помешать. Не смог их спасти… детей… никого из них…
Мой взгляд упал на Кая, и вдруг у меня в голове всплыло лицо Фиби.
— Фиби, — пробормотал я и бросился вокруг заваленной трупами равнины прямо к лесной полосе. Я мчался, слыша бегущих за мной Палачей. Откидывая в стороны ветки, я продирался сквозь лес к тюремному блоку.
Я вырвался из кустов к задней части здания и, наконец, выдохнул. Возле маленькой камеры стояли Стефан и Руфь. Они быстро спрятали что-то за собой.
Когда Руфь подняла на меня свои опухшие, покрытые синяками и ссадинами глаза, она взметнула ко рту свою руку, и вскрикнула. Затем уткнулась лицом в грудь брату Стефану и зарыдала.