Подгоряне

Ничего теперь этого нет. Молодой яблоневой сад мош Иона сейчас не нуждался, чтобы его юные стволы закутывались рогожей от зайцев. И сад исчезг За домом старика были сейчас ровные, выложенные каменными плитами дорожки, припорошенные сверху розовым песочком. Лишь сам мош Ион стоически противился властному, неумолимому закону временя: как потерянный бродил по своему двору, не хотел перебираться в чистенькую избу, построенную ему совхозом по новейшему проекту. Горькой печалью веяло на меня от подворья глупого упрямца. Все ведь указывало на то, что не сегодня, так завтра уберется и он отсюда, — зачем же упорствовать, вести войну, в которой ты обречен на неизбежное поражение? Мош Ион Нани обитает теперь, как на островке, от которого отдалилась жизнь с ее вечными заботами и тревогами. Со стен его халупы осыпалась штукатурка. Баба Веруня, питающая, как известно, слабость к перемене мест, не колеблясь перебралась в новый дом, едва заполучив от него ключи, — оставила мужа в одиночестве. Осмотрев жилье снаружи и изнутри, она пришла в сущий восторг. И покрыт дом был нарядной черепицей, и окружен забором из красивого свежепокрашенного штакетника. А если еще вспомнить, что он на целый километр приблизил тяготеющую к коммерческим делам старуху к городской рыночной площади, то станет уж совершенно ясно, каким довольством сияло лицо бабушки Веруни. Были, впрочем, и некие издержки: перебравшись в новый дом, Веруня на такое же расстояние не приблизилась, а отдалилась от сердца своего строптивого мужа.

Мош Ион Нани и сейчас живо представляется мне ожидающим кого-то в своей обычной позе у забора. Но он никого не ждал. Просто равнодушно поглядывал на то, что делается вокруг, поблизости от него, на окраине селения. Видел, как готовят свежую могилу для кого-то на кладбище через дорогу, как кто-то несет ведра с водой от колодца моего дедушки, провожал ленивым взглядом то одного, то другого прохожего. Один шел на работу, другой возвращался с работы, третий торопился к автобусной остановке, четвертый, напротив, спешил от нее домой. Вяло отвечал на приветствия. Делал это едва уловимым кивком головы, а тяжелые руки, как всегда, лежали на хребтине забора или на калитке.

— Наконец-то опять объявился, племяш? — малость оживившись и глядя куда-то поверх моей головы, спросил мош Ион, когда я оказался против его ворот. Размышлял вслух: — Приехал глянуть на родное село? А может, навсегда, на работу?

Хоть старик и обращается вроде к самому себе, я все-таки говорю:

— Скорее всего, только посмотреть.

— Гм!.. ну, и это неплохо. Поглядеть есть на что… Гм… м-да…

На дороге появляется Иосуб Вырлан со своим обычным инструментом. Идет, видно, разрушать или ремонтировать чью-то печь. Мош Ион пытается и его задеть:

— Эгей, Иосуб!.. Когда же ты заглянешь ко мне?

— Пошел бы ты к чертовой матери! — злится Иосуб, ускоряя шаг. — Думаешь, поди, что с тобой будут долго нянчиться? Вот зацепят твою избенку бульдозером и сметут вместе с тобою!.. Портишь своим убогим видом и школу, и всю Кукоару, как цыган драным шатром!"

Мош Ион не сердится — смеется, обращаясь вновь ко мне:

— Вот так-то, племяш. Даже Иосубу я в тягость, тесно ему рядом со мной под солнцем, и ему мешает моя хатенка, всем хочется прогнать меня отсюда."

Бабу мою давно уговорили, теперь за меня взялись всем селом… Ты же знаешь тетеньку Веруню… Ее хлебом не корми — дай только перебраться на новое место. В Уссурийскую тайгу аж таскала меня, дурака, проклятая баба… А там не то что вода в избе, но и галушки в чугуне замерзают… Ну да леший с ней, с моей бабой… А с Иосубом у нас свой счет, другая причина-катавасия…

Выследив, когда меня не было дома, он пробрался в мою избу, хотел было порушить печку. Без печки, мол, он… я то есть… долго тут не проживет… волей-неволей переберется в новый дом… Проучил его мой кот. Думаю, больше не придет… — говоря это, мош Ион корчился от смеха, вытирал старые ослезившиеся глаза тыльной стороной ладони. Другою рукой крепко держался за калитку, будто боялся, что упадет от своего же смеха. Радовался, как дитя малое, вспоминая, как был наказан Иосуб за свою проделку…

Вырлан пробрался в избу мош Иона в то время, когда хозяин возился в саду у кустов: мастерил там сушилку для чернослива. Иосуб не успел еще и приступить к делу, как принужден был выскочить во двор с истошным воплем, а потом принялся метаться туда-сюда с котом, намертво вонзившимся в Иосубову шею.

— Старуха меня покинула, а кот-то не покидал меня, остался со мной…

Хочешь, племяш, покажу, какой он у меня породы… Редкостный кот… Погоди минутку, я позову его…

На зов старика кот сейчас же объявился на пороге избы. Мяукая, спустился по ступенькам на землю. Ступал важно, не спеша, точно аристократ.

Преогромный котище. Завидя меня, он выгнул спину, взъерошил шерсть по-собачьи, уставясь в меня огромными, как у совы, и такими же, как у нее, круглыми глазами. Судя по виду, он готов был вцепиться и в меня, но старик упредил его намерения, нагнулся, погладил по спине. Похвастался при этом: