Подари мне семью

Но она не просит. Зарывается тонкими пальцами в платиновые волосы и давит из себя робкую улыбку.

– Мне пора начать привыкать к тому, что он взрослый самостоятельный парень. У него через две недели летний лагерь с хоккейной командой, а я бегаю за ним, как за маленьким. К тому же, мама обещала мне постоянно писать.

– Это нормально – заботиться о сыне.

– Знаю. Но я ведь хочу, чтобы он вырос настоящим мужчиной. Душить его опекой и лишать свободы – плохой вариант.

Уговаривая скорее себя, чем меня, Кира выключает компьютер, поднимается на ноги и выскальзывает в коридор, пока я придерживаю для нее дверь. Обдает меня шлейфом дразнящих горьковатых духов и устремляется к лифту, пока я, как мальчишка, залипаю на ее силуэте.

Изящные изгибы скорее угадываются, нежели обрисовываются свободно струящейся тканью, но это не мешает мне сглатывать слюну, наполнившую рот, и неуклюже поправлять ремень брюк.

Во мне бурлит не только вожделение, переплетающееся с маниакальной потребностью обладать. С каждым днем я привязываюсь к Кире все больше, открываю в себе новые грани и осознаю, что способен практически на все, если дело касается ее комфорта, желаний, слабостей.

– Ты ведь бывала раньше в Питере?

– Кажется, сто лет назад. На экскурсии с одноклассниками.

Отвечает Ильина, пока мы спускаемся на первый этаж, а я крепну в уверенности, что неполных трех дней нам будет мало. Нужно будет обязательно сгонять туда втроем с медвежонком. Побродить по Васильевскому острову, полюбоваться крейсером Авророй и надолго зависнуть в Петергофе с его неподражаемыми фонтанами и позолоченными скульптурами.

Прибываем в аэропорт за несколько часов до рейса и оккупируем пару неудобных металлических кресел. Я вдохновенно расписываю перспективы, которые нас ждут, а Кира украдкой зевает и крепче льнет к моему плечу.

– Тогда первым делом, как только приземлимся и закинем сумки в отель, отправимся на прогулку по каналам и рекам. Будем смотреть на разводные мосты, кутаться в пледы и пить горячий глинтвейн. Его там на каждом углу продают.

– Здорово.

Мягко улыбается Ильина и начинает дремать спустя десять минут. Я же вздрагиваю от вибрации телефона и недоуменно кошусь на незнакомый номер, высвечивающийся на экране.

«Здравствуй, Никита».

Игнорирую сообщение от анонима и планирую вообще отключить гаджет, но в переписку падает сначала селфи от Даши, а затем пробуждающий самые черные струны души мэсседж.

«Как думаешь, твой сын будет любить тебя так же, как сейчас, если я расскажу ему правду? То, что ты бросил его мать и восемь лет жил с другой женщиной, а?».

Ощущения примерно такие, как если бы я проглотил осиновый кол или раскаленный прут. Внутренности скручивает тугим узлом, поливает снопами искр, режет.

Понимаю, что Дашины угрозы – это не больше, чем глупая провокация и никто ее и близко к Мите не пустит, но все равно психую. Выдыхаю рвано, пока Кира ворочается на моем плече, и обнимаю ее крепче левой рукой. Правая рука же живет своей жизнью.

Пальцы сами листают список контактов, останавливаются на нужном, остервенело тапают по дисплею.

Никита: Здорово, Богдан. Можешь надавить на Вершинина? Пусть поторопится со сделкой и дочку чем-нибудь полезным займет.

Богдан: Привет, брат. Достала эта пиявка? Разрулим. Загляну к ним через пару часов.

Никита: Спасибо. С меня магарыч.

Ставлю в переписке жирную точку и справедливо рассчитываю на то, что Багиров всколыхнет Вершининское болото так, что весь их клан будет ужом вертеться на сковородке и забудет обо всем, кроме своего бедственного положения.

Что бы ни значилось на четырнадцатой странице моего паспорта, Кира и Митя – моя семья. Они мой приоритет и моя высшая ценность. Жаль только, что к осознанию этой простой истины я шел так долго…

– Все в порядке, Никит?

Словно почувствовав что-то неладное, Кира просыпается, отклеивается от моего пиджака и широко распахивает свои пушистые угольно-черные ресницы. Хлопает ими растерянно, суетливо поправляет выбившиеся из аккуратной прически пряди, вытягивается в струну.

Уязвимая такая. Трогательная.

– Все хорошо, родная. Объявили посадку на рейс. Пойдем.

Произношу негромко, умолчивая о мерзких сообщениях, прилетевших от Дарьи. А потом с чистой совестью выключаю телефон, предъявляю наши посадочные талоны вежливому парню в кипенно-белой рубашке и черной жилетке и переплетаю наши с Кирой пальцы, млея от растекающегося по телу тепла.