Подари мне семью

И это определенно дорогого стоит.

– Правда, спасибо.

Повторяю негромко и невесомо касаюсь ладонью ее щеки. Как будто впервые открываю для себя мир. Познаю безусловные ценности. Постигаю простые истины.

Оказывается, в настоящей семье (а Кира и Митя – настоящая семья) нет места эгоизму. Зато есть место безграничному терпению, доброте и безоговорочному принятию. И мне вдруг до выматывающего тремора во всем теле хочется стать частью этой семьи.

Возвращаться после работы в тихую гавань. Уезжать из города на все выходные. Жарить мясо на гриле, играть в волейбол, рассекать водную гладь пруда мощными гребками.

И доказывать Кире, что я достоин их с медвежонком.

– Я не должен был оставлять тебя тогда. Должен был в лепешку разбиться, чтобы сохранить наши отношения. Поверь, я очень жалею о том поступке.

Задыхаясь от переполняющих меня эмоций, выплескиваю все наружу. Мотор маслает так, словно вот-вот протаранит грудную клетку и вывалится прямиком на пол – к Кириным узким ступням.

Нежность затапливает. Откупоривает запаянные насмерть заглушки. Течет по венам вместо крови. Заставляет ловить Киру, когда она пытается сбежать из собственной комнаты, прижимать ее крепко к себе и осторожно целовать ее тонкие подрагивающие пальцы.

Таскать ноздрями кислород с ароматом ее легких духов. Дуреть от этой невинной, в общем-то, близости. И превращаться в зеленого пацана, вознамерившегося завоевать первую красавицу класса.

– Не нужно ворошить прошлое. Что сделано, то сделано, Никит.

Помедлив, сиплым шепотом высекает Кира, а мне внезапно хочется разворошить это самое прошлое. Вскрыть нарыв, который ноет и не дает покоя. Промыть медленно и болезненно гниющую рану. И озвучить, наконец, то, что вертится на языке.

Зажмуриваюсь. Пытаюсь выровнять дыхание и тут же прощаюсь с этой провальной затеей. Волнуюсь сильнее, чем в финале плей-офф, ныряя в мерцающие серебристые омуты.

– Кир, можешь ответить мне на один вопрос?

– Какой?

– Через пять дней после нашего расставания, когда я приезжал к твоим родителям, ты заходила в дом с каким-то парнем. Кто это был?

Слова из себя выдираю через силу. Потому что до сих пор кровоточит внутри. Наспех приклеенная на лицо маска соскальзывает и обнажает все, что кипит.

Как бы я ни старался забыть тот проклятый день, он навсегда отпечатался на подкорке. В мельчайших деталях. С подробностями, которые я хотел бы стереть.

Помнит его и Кира. Заторможено трясет головой. Запускает пальцы в растрепанные волосы. Палит меня не верящим взглядом.

– Ты приезжал?

* * * * *

Чуть меньше восьми лет назад.

– Никита! Давай скорее. Опаздываем!

Кричит из коридора мама, а я кривлюсь. Ехать на Дашкин день рождение не хочется до ломоты в костях. Хочется отмотать время назад и никогда не заводить с ней интрижку. Не звать ее на свидания, не зависать в барах и не расхлебывать последствия случившейся пару месяцев назад близости.

– Иду я. Иду.

Выкатываюсь следом за родителями из квартиры и неуклюже прочесываю пятерней взъерошенные волосы. Отличаюсь от разряженных в пух и прах предков, как старый раздолбанный Москвич от только что купленного понтового Мерса.

Да я и сам в хлам раздолбанный. Лью в себя немерено. Сплю как придется. И зачем-то названиваю Кире, зная, что она занесла мой номер в черный список. Ее батя тоже занес. Только сначала послал таким дальним маршрутом, что я аж присвистнул.

– Господи, сын, во что ты оделся? Выглядишь как… гопник из подворотни.

Поджав губы, укоряет меня мама. Подключается и отец. Хмуро изучает мою измятую футболку черного цвета и рваные джинсы, болтающиеся на бедрах. Фыркает снисходительно и полирует сквозящее изо всех щелей недовольство вопросом.

– Что Даше дарить будешь?

– Деньги.