Под звездами

Когда Шпагин подбежал к батарее, он увидел лежавшего на дне окопа Подовинникова и склонившегося над ним Аспанова. Липатов сидел за пулеметом, привалившись к стене окопа, лицо его было бескровно, губы сжаты.

— Петя! — крикнул Шпагин. — Что ты?

Он опустился на колени и расстегнул телогрейку на груди Подовинникова — рубашка была красной от крови. Шпагин приподнял тяжелую поникшую голову Подовинникова и стал осторожно вытирать платком капли крови, проступившие на лице убитого, посеченном множеством мелких осколков, но тут же подумал: «Зачем я это делаю? Ведь он же убит, мертв. Петя, родной, может, я не должен был тебя посылать...» — эта мысль жгла ему голову, ее надо было обдумать до конца, надо все обдумать, но времени нет — нужно спешить в Вязники. И Шпагин поднялся— медленно, тяжело, опираясь рукой о край окопа.

Солдаты второго взвода остановились около Подовинникова и молча глядели на своего мертвого командира. Шпагин подозвал к себе Ромадина, тот стоял без шапки, лицо его было растерянно, в остановившихся глазах блестели слезы.

— Вчера мы говорили с тобой об ответственности коммуниста, Ромадин. Придется тебе принять второй взвод. Справишься?

Ромадин слышал слова Шпагина, но они лишь постепенно доходили до его сознания — так был он подавлен смертью Подовинникова.

— Как товарищ Подовинников, не сумею, прямо скажу... А ваши приказания буду выполнять честно, сколько сил моих есть!

Прибежала Маша с двумя санитарами. Шпагин по ее глазам понял, что она уже все знает о Подовинникове. На листке из полевой книжки Шпагин набросал короткое донесение в батальон; упомянул, что группа Подовинникова захватила батарею тяжелых минометов и десять ящиков с боеприпасами. Передав донесение санитарам, Шпагин сильным ударом вогнал новый магазин в автомат и тяжелым, широким шагом, ссутулив спину и неподвижными суженными глазами глядя перед собой, пошел впереди роты.

Маша стала перевязывать Липатова. Он с выражением беспомощности и недоумения на красивом лице следил за ее руками. Ранение ошеломило его — он был молод, самоуверен, солдаты любили его за ухарскую смелость, в бою он был удачлив, и ему никогда не приходила в голову мысль, что он может быть ранен. Он попытался улыбнуться, но улыбки не получилось, лицо его сморщилось в плаксивой гримасе:

— Некстати... зацепило меня... и в такой день!

Постнов, пожилой санитар с добрым плоским лицом, разрезал ватные шаровары, рана сильно кровоточила. Маша перетянула ногу повыше рапы, кровь утихла; потом она наложила повязку и прибинтовала ногу к двум дощечкам, оторванным от снарядного ящика. Маша наматывала на рану один слой бинта за другим, но кровь опять пропитывала бинт, стремительно расползаясь бурым пятном.

Маша поднесла ко рту закоченевшие руки, чтобы согреть их дыханием.

— У кого еще пакеты есть?

У меня в кармане возьмите, — сказал Липатов. — С сорок первого года ношу... уже хотел выбросить, а вот теперь пригодился...

Постнов достал аккуратно завернутый в истертую газету большой белоснежный платок, вышитый по углам мелкими голубыми незабудками.

— Поверх наложи, Маша. В подарке получил платок, чистый он...

Немцы стали обстреливать Вязники шрапнелью. Снаряды с треском лопались в воздухе красивыми белыми шарами, которые быстро таяли, и сверху с воем и пронзительным визгом сыпалась чугунная шрапнель.

— Идя, иди, Маша, — говорил Липатов, морщась от боли, — а то и тебя ранит из-за меня...

Маше хотелось лечь на землю, зажмуриться и закрыть уши, чтобы не слышать пронзительного, сводящего зубы оскоминой визга шрапнели, но она сдерживала себя и строго выговаривала Липатову:

— Молчи, Володя, не говори глупостей!

Она видела, что Липатову очень плохо, ей было жаль его, но она знала: солдаты не любят, когда их жалеют, замечают их страдания и слабости.

— Постнов, обязательно скажи старшине, — беспокоился Липатов, — обещался я ему новые валенки достать, а видишь ты, как получилось! А баян пускай в роте остается... Может, вернусь еще... А не вернусь, так память будет!

Второй санитар, Кузовлев, худой, молчаливый человек с узким строгим лицом, неодобрительно заметил:

— Нашел об чем говорить! Все резвишься!

Солдаты подняли Липатова на плащ-палатке, прикрепленной к двум жердям, и медленно пошли, осторожно обходя воронки и стараясь не потревожить раненого. Маша смотрела им вслед, сощурив глаза от ветра, сыпавшего в лицо снежной пылью. Немцы, наверное, заметили санитаров, бесстрашно идущих по полю сражения, и стали засыпать их шрапнелью. Но те продолжали идти неторопливо и мерно, и в этом шествии было потрясающее величие духа — люди, не думая о себе, о своей жизни, спасали товарища. И случилось так, что ни один осколок не задел их и они невредимыми дошли до опушки леса.