Под Золотыми воротами

— Поднажми, владимирцы, — подбадривал горожан княжий гридень Лют, с этой стороны руководивший тушением.

И владимирцы нажимали, ведра с огромной скоростью носились от реки к стене и обратно. Но все оказалось напрасным: крыша прогорела, и горящий купол полетел вниз.

— А-а-ах!!! — пронеслось по толпе, народ принялся креститься.

— Все, — сбросил шапку наземь какой-то грузный мужик.

Храм погиб.

— Любим!!! — Марья кинулась к пылающему граду.

— Матушка! — закричали ей вслед дети, Михалко, неловко прижимая Тимошу, готов был рвануть за нею.

Марья заметалась, потом остановилась и, обреченно опустив голову, вернулась к сыновьям. Надо быть сильной, нельзя напугать детей.

Она встала на колени и начала молиться, вслед за ней на колени опустилась и княгиня. А ведь князя тоже не было на берегу, он тоже где-то там, в граде. Один за другим владимирцы опустились на вытоптанную землю, осеняя себя распятиями и творя земные поклоны. У многих за стенами остались родные.

Ветер немного поутих, но пламя по-прежнему плясало вдоль заборола[85], а едкий дым поднимался плотными черными клубами в безмятежное весеннее небо. Наконец занялись и Волжские ворота, с визгами из них выбегали последние счастливцы.

Не только храма, самого града Владимира больше не было.

— Матушка, я кушать хочу, — заканючил Дмитр, морща носик.

Марья растерянно оглянулась по сторонам. Недалеко холопы Путяты разводили костер — трапезничать, их невредимая телега стояла рядом.

— Потерпи, сейчас батюшка вернется да что-нибудь придумает, — по-взрослому вместо матери ответил Михалка, уже понимавший, что еду взять неоткуда.

— Да, батюшка явится и придумает, — согласилась Марья, продолжая смотреть в сторону пожарища.

Дмитр недовольно поджал губы, он с завистью смотрел на меньшого брата, насосавшегося материнского молока, выспавшегося и теперь радостно агукавшего, не понимая всего происходящего. «Хотя бы молоко не пропало, что же делать?», — в душе паниковала Марья, внешне не показывая виду. Ее челядь, постепенно подтянувшаяся к хозяйке и рассевшаяся по соседству, тоже глядела на поворотливых людей Путяты с едва скрываемой завистью. Слишком быстро добрался огонь до их уютного проулка, коварно окружил двор с трех сторон, оставив узкий задымленный проход. Щуча, забежавший к Любиму предупредить, застал уж все пылающим и коней с холопами выводил, ломая горящий забор. Хозяин сам вытолкал за ворота заметавшихся от изб к терему людей, лишь бы сохранить им жизнь. Теперь они в унынии осматривали свои пропахшие дымом одежды и глотали слюнки от подкатывающего чувства голода.

Совсем тяжко стало, когда от разведенных костров пошел аромат еды.

— Кушать хочу, — всплакнул Дмитр, роняя крупные слезы.

— Ну, потерпи, — вздохнула Марья, — вон смотри, рыбка плещется, — она указала на речную рябь.

— Давай поймаем.

— Так нечем. Я вам сухостоя на подстилку нарвала и убрус постелила, ложитесь, поспите.

Мальчишки послушно легли, но ворочались. Начало смеркаться. Марья только сейчас заметила рыдающую в одиночестве молоденькую невестку. Сироту — бесприданницу, дочь одного из казненных убийц князя Андрея, Верша выбрал себе по сердцу, хотя племянника влиятельного воеводы в зятьях хотели видеть многие владимирские бояре. Нахохлившись, в ожидании упреков, Леонтий высокомерно объявил семье о своем решении. Но Любим не противился и сразу выделил молодым на прожиток. В Воронож весть о женитьбе отправили, предусмотрительно скрыв происхождение новобрачной. Так во Владимире не знали всю правду о Верше, а в Онузе о его молоденькой жене.

Теперь молодуха обмирала от тоски и тревоги в одиночестве. Марья спешно кинулась к ней, начала шептать, что все живы, сейчас вернутся, убаюкала как маленькую, отвела к сыновьям и уложила рядом.

Малой, обмочившись, отчаянно начал рыдать, одна из холопок протянула хозяйке платок, перепеленать. Мокрое застирали в реке, расстелив сушиться здесь же на травке.

Рядом голодным сидело и семейство Могуты, Дарья впопыхах захватила все: куны[86], шерстяной платок, медный котел, лисий полушубок, веретено (зачем, и сама не могла объяснить), дочерям сунула валенки, тулупчики, а вот про еду даже и не вспомнила. Теперь девчонки глотали слюнки, как и сыновья воеводы.

Путята важно понес горшок с кашей княгине. Та слегка поклонилась, а потом отнесла кушанье большой семье плотника. Иссушенная, старше своих лет плотничиха кинулась целовать княгине руку. Княгиня держалась гордо и уверенно, показывая всем видом — все как надо, беспокоиться не о чем. Но Марья, уже хорошо изучившая свою тезку, видела, что и Великой с трудом удается скрывать отчаянную тревогу.

Наконец откуда-то со стороны дальних Серебряных ворот прибежал вестник. Великая княгиня поспешно, не дожидаясь, бросилась к нему навстречу. Он что-то быстро зашептал ей на ухо. Лицо Марии просветлело, она перекрестилась.