Под Золотыми воротами

Марья вцепилась ему в рубашку, уткнулась носом в грудь и отчаянно разрыдалась, выплескивая все, что накопилось за этот бесконечно долгий день. И такой беззащитной и хрупкой в своем отчаянье она показалась Любиму, что он кожей почувствовал, как ей сейчас плохо.

— Ну, будет, будет, — неловко начал гладить он Марьяю по голове.

— Пусть поплачет, полегчает, — пробасил над ухом Могута.

Заплутавший в подземелье ветер, швырнул им в лицо запах речной воды. Выход рядом…

Глава IV. Отход

1

Конь радостно ржал и рвался вперед. Дай ему волю, и он полетел бы, обгоняя ветер, но всадник властной рукой удерживал повод, насмехаясь над прытью жеребца.

— Застоялся, Ястребок. Знаю, да силы беречь нужно, — ласково поглаживал Любим серебряную гриву.

Отряд возвращался на север. Утренняя суета, бряцанье оружия, скрип телег, слезы прощания — все осталось там, позади. Зеленые своды леса создавали ощущение уюта и спокойствия. А расслабляться-то было нельзя. Владимирский воевода носом чуял, что онузсцы еще попытаются отбить пленников. Да и везти полон было делом хлопотным: девки, а тем более верткие отроки могли дать деру где-нибудь на привале.

— Объяви, что ежели один сбежит — двух удавим, — небрежно бросил Якун, — притихнут как миленькие.

— А если кто-то все же сбежит, и вправду девок убивать кинешься? А угрозу не выполнишь — гурьбой побегут. На ночь телеги кругом и сторожей в дозор по очереди. Если кто улизнет, остальных связывать на привалах станем.

Девки тряслись в возках, отрокам отцы прислали коней. К каждому Любим пристроил по опытному вою для пригляда. Среди полонян царило уныние. Марья отрешенно сидела с краешку, рядом сетовали на судьбу две белокурые, остроносые девицы, очевидно, сестры-близняшки, но посадникова в разговоре не участвовала, утопая в собственных раздумьях. После того эмоционального порыва в подземелье она отчего-то сторонилась Любима, избегая даже случайного взгляда. Словно ей было неловко за обнаженные пред чужаком чувства, за минутную слабость. А может обижалась за намек о князе, кто их, девок, поймет?

Солнце только повернуло к закату, а уже нужно было приглядывать ночлег — открытое место, хорошо просматриваемое, не позволявшее незаметно подкрасться ворогам. Щуча предложил найти выше по течению брод через Дон и уйти на ту сторону, под защиту большой воды. «Заметём следы, как Ярополк зимой, ни вороножцы, ни рязанцы не найдут. Спокойно дойдем». Но Военежич раздумывал. Он еще надеялся, что проводившие со слезами обоз бояре все же одумаются и кинутся догонять владимирцев со связанным по рукам и ногам Ярополком. Что и говорить, приказ князя Любим не исполнил, во Владимире его ждал если и не гнев, то крайнее недовольство Всеволода, а еще насмешки: глядите, отправляли за Ростиславичем, а привез девок. А больше всех станет злорадствовать бывший тесть. Хоть и не был Любим ни в чем виноват пред Путятой, но все ж меж ними залегла крепкая неприязнь, граничащая с ненавистью. Поэтому и вел обоз Военежич неспешно, с оглядкой. «Если в Рязани уже прознали о смерти князя Глеба и решили меня изловить, то отправят войско либо к Онузе, либо на перерез. Если на перерез, то нам боя, как не спеши, не избежать: у всех переправ уж стоят дозорные, и по ту сторону Дона тоже. А вот если войско рязанское пошло к Онузе, то уйти успеем даже неспешным ходом. Да и пошло ли войско, или сидят тихо как мыши, да выжидают, что вернее? У Всеволода сила, а их рать под Колокшей полегла, до меня ли рязанцам, самим бы целыми остаться». Размышляя и так и эдак, Любим решил идти прежним путем. Все свои доводы он держал при себе, не советуясь даже с десятниками.

Конь, так и не получив желаемой свободы, смирился и теперь размеренно шагал, навевая на всадника сон. Военежичу было скучно, объехав вкруг всего обоза и раздав наказы, он пристроил Ястребка рядом с возком «своей курицы» и опять принялся дергать Марьяшку, самонадеянно полагая, что тем спасает ее от тяжелых мыслей.

— Ну, что, девы красные, — начал он издалека, обращаясь к носатым близняшкам, — небось сосватанные были, женихов оставили?

— Да пока не засватанные, — откликнулась, покраснев, одна из дев.

— Так может вам женишков во Владимире сыскать? — подмигнул он засмущавшимся девчонкам.

— Нет уж, лучше домой вороти. Батюшка и сам расстарается, — вздохнула одна из близняшек.

— А то вот Марья Тимофевна пристала ко мне — найди да найди, воевода, мне суженного, уж всю голову сломал, кого ж осчастливить, — Любим покосился на Марью, но она упорно молчала, не желая вступать в разговор.

— Того быть не может, — встрепенулась остроносенькая, — Марьяша уж сговоренная с Гореславом Светозаровичем. Так, Марьяша?

— Какой замуж? — хмуро проронила Марья. — Продадут они нас поганым в рабыни али в порубе сгноят.

Любиму показалось, что девушка отхлестала его по щеке, серые глаза на миг кольнули злой искрой и снова спрятались под густыми ресницами.