Впрочем, в ближайшие дни никаких брызжущих слюной, беснующихся с кровавой пеной у рта зомби в отделение не поступило, хотя резко увеличилось количество суицидников, многие из которых решились наконец вдарить ножом по венам из-за пришествия, как им казалось, долгожданного конца света. Подконтрольные властям СМИ во всю глотку трубили о психической природе массовой истерии, на что люди отвечали тотальным недоверием, обвиняя власть имущих в заговоре с целью скрыть неспособность найти эффективное средство от вируса. Охватившее страну безумие лилось с телевизионных экранов и мониторов компьютеров, но я старался отсечь себя от информации, чтобы не испытывать лишних страданий, сознавая, как далеко зашли невинные арт-шалости. Спать почти не приходилось, и постепенно я погрузился в вялую, туманную дремоту, мутной пеленой скрывавшую от усталого рассудка опасные раздражители.
В полночь я вышел из больницы, чтобы купить в круглосуточном магазине пару банок энергетика и сигарет. Я брёл по ночному проспекту, лишь краем сознания удивляясь, почему нет машин и людей, которых здесь, около метро, обычно предостаточно в любое время суток. А вот и люди… Толпа у входа в магазин.
Я подошёл к голосящим людям и понял, что их не пускают внутрь охранники. Народ был весьма раздражен, я чувствовал витавший над людьми запах спиртного и липкий, едкий аромат страха.
– Откройте, кровопийцы хреновы! Мне нужно кормить детей! – вопила огромная женщина с обесцвеченной копной напоминающих стог соломы волос.
– Армия психов уже на Теремках! Они будут здесь через час! – кричал мужик, на котором, к моему удивлению, красовалась милицейская форма. Гул нарастал. Я решил убраться, пока не поздно, но люди всё прибывали, постепенно утрамбовывая меня в бурлящую и галдящую гущу. Вдруг впереди послышался звон стекла, затем – хлопки выстрелов и вопли. Толпа хлынула вперёд, как вода из ванны, в которой выдернули пробку. Меня понесло к магазину; я и не думал сопротивляться, лишь старался не упасть, скрестив руки на груди, чтобы не задохнуться в давке. Когда меня проносили через разбитую витрину, я увидел тело охранника; его почти детское лицо было залито кровью, рядом валялся треснувший кусок асфальта… Люди десятками ручейков хлынули в ряды товаров, хватая всё, до чего могли дотянуться. Молодые мужчины отшвыривали женщин и стариков, тут и там замелькали ножи, топоры, всё, что попадалось под руку… Я сумел задержаться в нише между банкоматом и автоматом с кофе, забившись в щель, как крыса.
А потом все разом замерли, уставившись на улицу.
Там появились
Это действительно напоминало волну. Огромный пёстрый вал, несущийся вперёд, подминающий сам себя, перекатывающийся, дрожащий, ревущий… Они неслись вперёд со всех ног – грязные, в рваной одежде, порой спотыкаясь и исчезая под ногами себе подобных. На самом деле их могло быть не слишком много, но эффект от этого совершенно безумного, животного наступления был сокрушительным. Магазин наполнился криками, одни кинулись к витрине, надеясь сбежать, другие помчались вглубь, к складам, рассчитывая укрыться или найти служебные выходы на другой стороне здания… Я видел, как одного из мародёров, тащившего к выходу тележку, заваленную пачками риса и сахара, сшибли с ног и затоптали. Тележка откатилась в сторону, оказавшись совсем близко ко мне. Схватив её, я забаррикадировал свою нишу, сел на пол и сделал то, чего не делал никогда в жизни.
Я начал молиться.
Всё кончилось быстро. В какой-то момент крики стали настолько жуткими, что я закрыл уши руками, а когда это не помогло – воткнул в уши наушники и включил плеер. Свежий альбом «Металлики» смог заглушить ужасные звуки, доносившиеся из торгового зала. Я слушал песню за песней, тело колотила крупная дрожь, и я ждал, когда же кто-нибудь из безумцев отшвырнёт тележку прочь и бросится на меня. Представлял, каково это, когда твою плоть рвут зубами, а в ушах гремит металл… В висках пульсировала кровь, сонливость, ещё недавно одолевавшая меня, исчезла, уступив место нервной бодрости загнанного зверя. Хотелось бежать, но я заставлял себя ждать. Гитары ревели, Джеймс Хэтфилд рычал, а я дрожал в углу, чувствуя, как по щекам текут слёзы.
Казалось, прошла вечность, когда разряженный плеер вдруг выключился. В магазине царила тишина. Лампы дневного света с треском мигали. Я различил едва слышный хруст и тихие голоса. К чёрту.
Я медленно встал и отодвинул тележку. Колёса скрипнули, и я вздрогнул. Шагнул вперёд; под ногами хрустнуло битое стекло…