– Не может быть… – полудетская убежденность Софии в бессмертии Сен-Жермена растрогала, но не убедила Потемкина. Хитроумный Одиссей помолчал несколько минут, а потом сказал, лукаво улыбаясь: – Бродить по земле столетиями мог лишь Вечный Жид, но тот, кого ты называешь Учителем, едва ли прожил столько… У нашего друга есть какие-то неясные нам цели и планы, он помог мне однажды, когда я хотел навсегда уйти от мира… Но я, Софьюшка, служу России, а не нашему второму Агасферу. И ты служишь Элладе, а не ему.
– Я помню об этом, друг мой. – София молитвенно прижалась губами к ольвийской монете. – Скажи мне, как послужить Элладе дальше? И все же граф Сен-Жермен знает обо всем наперед – поверь, ему станет известен каждый наш шаг!
– Будущее в Божьей власти, Софьюшка, – голос Потемкина был твердым и полным силы – и София прильнула к этой силе словно к водам целебного источника. – Сен-Жермен – наш друг, но он не всеведущ.
– Слава Всевышнему, мы теперь на одном пути… – София по-прежнему сжимала в руках ольвийскую монету, как будто этот изъеденный временем кусок металла сохранял тепло матери-Эллады. – Скажи, друг мой, что теперь будет с нами?
– Ты останешься со мной, Софьюшка, – решил за любимую Потемкин. – А твоему мужу я дам чин генерала и отошлю его в Каменец-Подольскую крепость. Лучше бы тебе развестись с ним.
– А сын? – грустно улыбаясь, спросила София. – Ты не знаешь, у меня есть сын. Юзеф отнял его у меня и отослал в Каменец-Подольский.
– Генерал Витт вернет тебе сына. Мне этот шляхтич не посмеет отказать! – Потемкин решительно не понимал, как можно бояться чванливого, как индюк, но ничтожного Витта, о котором он уже успел составить самое неприятное впечатление. – Ничего не бойся, Софьюшка. Я с тобой.
Эти простые и нежные слова бальзамом пролились на душу Софии. Ни капли страха не осталось в ее душе – только любовь, щедрая, как матерь-Эллада, и горячая словно пропитанная солнцем греческая земля. Вместе с любовью София Скарлатос Маврокордато Панталес де Челиче снова обрела родину.
Глава 2
Ревность императрицы Екатерины
Государыня Екатерина Алексеевна отчаянно, болезненно ревновала. С тех пор как доброжелатели-шпионы донесли ей о красавице гречанке, появившейся в ставке князя Потемкина в Василькове, Екатерина потеряла сон и покой. Голос Потемкина по-прежнему раскачивал ее душу, словно веревка – тяжелый и гулкий колокол, и Екатерина не могла смириться с тем, что этот некогда самый близкий на земле человек называет Софьюшкой прыткую греческую девицу, которой нужно было запретить въезд в Российскую империю. Они давно уже привыкли изменять друг другу и были скорее соратниками, чем любовниками. Но Екатерина, охотно подносившая к глазам надушенный платок, когда нужно было не заметить очередную интрижку князя, теперь решительно отказывалась не замечать графиню Витт.
Императрицу почти не беспокоила племянница князя Сашенька Браницкая, питавшая к дядюшке отнюдь не родственные чувства. Она снисходительно наблюдала за другими пассиями ее Циклопа, – все это было забавно, но не более. Но София Витт внушала Екатерине вполне понятное беспокойство, и дело было даже не в красоте гречанки, а в том, что за ее спиной белоснежным, сияющим абрисом вставала сама Эллада. С женщиной Екатерина могла бороться, но соперничать с беломраморной греческой легендой было немыслимо трудно.
Когда императрица узнала, что Потемкин посвятил Софию Витт в Греческий проект, ее охватил неподдельный гнев. Греческое море, о котором грезила когда-то Ангальт-Цербстская принцесса, поверившая авантюристу по имени Сен-Жермен, это море, которое они с Потемкиным отвоевали для России, не должно было принадлежать никому другому. Екатерину занимала не поверженная Греция, а величие России и ее собственное. Но Потемкин любил Элладу, которую ни разу не видел. Любил только потому, что его отец прошел однажды мерцающим ольвийским тоннелем и принес оттуда монету с надписью ολβιο. И теперь он говорил по-гречески с женщиной, которая называла себя графиней Витт и, казалось, напрочь забыл о том, что мечта о Понте Эвксинском еще совсем недавно соединяла его с Екатериной.
София стала для Потемкина долгожданным воплощением его давней мечты. Потерявший былую теплоту эллинский мрамор ожил под руками нового Пигмалиона, и сама Эллада указала князю на его новую любовь. Страсть к Екатерине некогда сожгла его душу. Он скоро понял, что женщина, в день дворцового переворота взметнувшая над головой блестевшую на июньском солнце саблю, по-настоящему любит только власть. С империей, а не со слабовольным племянником государыни Елизаветы обвенчалась некогда принцесса Фике, и империи она осталась верна. Потемкин был достойным партнером по русской игре, рядом с ним государыня могла скакать рядом по торным дорогам жизни, но тщетно Григорий искал в сердце своей богини трогательную весеннюю нежность.