Под знаком Софии

Понятовский часто вспоминал сладкие летние дни в Петергофе, скамейку в парке, на которой они сидели бок о бок, и лежавшую на коленях у Фике книгу – «Персидские письма» Монтескье. Книгу Фике бросила ради поцелуев и позволила ветру перелистывать страницы, которые только что упоенно перечитывала. Польскому королю казалось иногда, что он так и остался сидеть на этой скамейке в парке, среди русского раззолоченного великолепия, рядом с великой княгиней Екатериной, а все остальное, в том числе и трон Речи Посполитой, – лишь унылый и неотступный сон. И вот теперь перед ним стояла греческая красавица, еще более прекрасная, чем Фике в те невозвратимые летние дни, и отвечала на оскорбительные колкости Кароля Боскамп-Лясопольского. Этот обмен ядовитыми стрелами следовало прекратить, и Понятовский спас гречанку, ответив на последнюю реплику Лясопольского вместо нее.

– Греческая княжна из рода Маврокордато умерла! – сказал король. – Перед вами, пан Лясопольский, сиятельная графиня Витт, которая, стараниями нашего дорогого князя Чарторыйского может стать генеральшей.

О будущем генерале, Юзефе Витте, в этот момент никто даже не вспомнил. Он молча стоял рядом с женой и казался сам себе не более чем пажом красавицы.

«Я отомщу Софии и всем этим господам! – думал Витт. – Непременно разведусь с этой коварной вертихвосткой, как только получу от короля генеральский чин, а от нее – сына… Которого она больше никогда не увидит!»

В этот миг он впервые пылко ненавидел Софию. Воистину, от любви до ненависти один шаг!

София благодарно склонилась перед королем, а тот откровенно любовался женщиной, которая была так непохожа на его Фике. Ветер захлопнул книгу, забытую на скамейке петергофского парка, и Понятовский почувствовал, что снова обретает душу, которая, словно просыпающийся медведь в берлоге посреди польской пущи, лениво, но мощно заворочалась в его груди.

«Покупая, я лишь унижу эту женщину… – подумал Понятовский. – А наш друг Сен-Жермен писал, что она и без того узнала достаточно унижений. Подождем… Да и лишних денег у меня нет. Зато галантности – сколько угодно! И совершенно бесплатно…»

Король Речи Посполитой страстно поцеловал руку графини Витт, и у Кароля Боскамп-Ляспольского потемнело в глазах. Былая рабыня становилась госпожой, которой отныне следовало повиноваться. Но София уже не нуждалась в повиновении Кароля. Медленно, словно скользя по паркету, выплыла она из залы, вслед за ней, уныло опустив голову и стиснув кулаки, вышел муж. А князь Чарторыйский подумал, что ошибся в этой красивой гречаночке, которая никогда не будет безвольной куклой в его руках. София не годилась для предательства. Ей была под стать только слава.

Глава 4 Признания Станислава Понятовского

Славная София, пребывание твое
Мне навевает мысли о Трое.
Исчезла Троя по той же причине:
За Каменец я теперь беспокоюсь…

Эти строки, сочиненные придворным поэтом, красавцем, франтом и отчаянным смельчаком Станиславом Трембецким, прочитал Софии его тезка, король, когда прогуливался с графиней Витт по симметричным, безукоризненно правильным, усыпанным гравием дорожкам парка.

София уже месяц была гостьей короля Речи Посполитой, и за это время Понятовский не без сожаления отказался от намерения сделать гречанку своей любовницей, но с дальновидной мудростью предпочел видеть в ней союзника и друга. Он испытывал странное уважение к этой женщине, которой покровительствовал сам граф Сен-Жермен, оказавший немало ценных услуг императрице Екатерине. В этой красавице, так уверенно и невозмутимо переступившей порог Королевского замка, было нечто, внушавшее волнение и трепет. Но Станислава-Августа заставляла трепетать отнюдь не красота этой греческой богини, а всего лишь одна строчка из письма Сен-Жермена, подтверждение которой он находил в каждом слове и жесте Софии.

«Перед Вами, Ваше Величество, княжна из рода Маврокордато, последняя из Палеологов, единственная Божьей волей наследница Константинопольского престола, которой скоро будет покровительствовать всевластная российская государыня…», – писал Сен-Жермен. Король Речи Посполитой, добившийся польского трона благодаря военной помощи русской императрицы, готов был покровительствовать греческой княжне. Вот и сейчас он, улыбаясь, процитировал графине Витт восхищенные и в то же время полные затаенных опасений строки Трембецкого, в которых София сравнивалась с Еленой Троянской.

– Если Елена Троянская навестила Варшаву, то Речь Посполитую, может статься, ожидает судьба Трои… – эти слова Понятовский произнес с печальным вздохом. Король Польши, возведенный в этот сан с помощью русских штыков, считал свое положение опасным и непрочным. Понятовский охотно верил предсказателям, подобным графу Сен-Жермену, и во всем искал счастливые или несчастливые знаки. Особенно он боялся появления Белой Дамы – призрака, с недавних пор зачастившего в Варшаву. Король был уверен, что Белая Дама являлась ему.